Для печати Мулунгу недостаточно было поцарапать кожу: чем глубже порез, сказал Доу, тем сильнее печать. «Я буду резать на глубину примерно две десятых дюйма, – спасибо, Джемма чувствовала, – чтобы наверняка».

Когда нож подобрался к ребрам и стало совсем невмоготу, она закусила губу и впилась взглядом в черные символы на его смуглой коже. Думай об этом. Что они могут значить?

Ей редко выпадал шанс увидеть его татуировки: Доу носил исключительно длинные рукава даже калифорнийским летом. Видела ли она хоть раз его в футболке?.. Джемма попыталась вспомнить, но ни один образ не приходил на ум. Нож двинулся выше. Думай! Кожаные куртки, толстовки, футболки с длинным рукавом – и все обязательно черные или темно-серые, жжение прошило легкие, она всегда была уверена, что он одевался в секондах и, конечно, боль рванула по нервным окончаниям, конечно, выбирал самые скучные цвета, да как же, черт возьми, больно!

Ощущение расплавленной иглы на ребрах исчезло, оставив после себя тупую боль вместо солнечного сплетения.

– Роген? – спросил Доу.

– Слушай… – Она сделала глубокий вдох. – Я тут подумала… Тебе бы пошел… зеленый… Или например… белый…

– Так, ладно, – он отстранился, вытирая нож и снимая перчатки. – Минута перерыва.

Джемма запротестовала, глядя, как тот поднимается на ноги:

– Я… в норме, Доу.

– Ты дышишь так, словно пробежала спринт на полторы мили, – обвинил он ее. – Я не могу ровно резать.

Джемма сосредоточилась на диафрагме, пытаясь успокоить дыхание. Она посмотрела вниз, оценивая ущерб. Доу, конечно, заткнул полотенце ей за пояс, когда крови стало слишком много, но отличные джинсы, купленные в Голливуде, были непоправимо испорчены.

Над поясом не было чистой кожи – все в кровавых потеках, – но Джемма все равно угадывала влажные очертания кривых символов. Еще не дошли и до половины. Ну ничего. Это… как сложный день. Нужно просто пережить.

Перед лицом оказался жестяной ободок чашки. Джемма без лишних вопросов приникла к нему, заглатывая ледяную воду. Хотелось не только пить – давал о себе знать пустой желудок, и она жадно глотала, надеясь, что вода ненадолго утишит голод. Доу дождался, когда она выпьет все до дна, дал ей отдышаться – и снова опустился рядом. Джемма стоически вытерпела обтирание фурацилином, удержала за зубами «подуй и поцелуй, чтобы не болело» – кто знает, может ли он в отместку проткнуть ей легкое, – и крепко сцепила ноги, чтобы пережить новый раунд битвы с болью.