– В твоем новом доме, – она произносит слово «дом» с неприязнью, словно оно мешает во рту, подобно обломанному зубу. Она оглядывается на дверь, и мне кажется, что с той стороны кто-то подслушивает.

Я облизываю пересохшие губы:

– Это секта?

Она почти улыбается:

– Нет.

Я смотрю на нее:

– Но ты здесь не по своей воле?

Она украдкой бросает взгляд на дверь, и меня от страха пробирает дрожь. Она быстро качает головой:

– Я здесь уже семнадцать лет.

У меня отвисает челюсть. Семнадцать лет.

– А тебе сколько?

– Тридцать один.

Она выглядит моложе. Я бы дала ей лет двадцать пять. Значит, Брайони, когда ее привезли сюда, было четырнадцать. Всего на год старше Оливии. Я откидываюсь на подушку и смотрю в потолок, сердце бешено колотится. Если она за семнадцать лет заточения не сумела сбежать, то каковы мои шансы?

– Давно я здесь? – шепчу я.

– Два дня.

Хватились ли меня за это время? Да и кто будет искать? Я сожгла все мосты. Может пройти не один день, прежде чем кто-нибудь попытается со мной связаться. Я вспоминаю про оставленное письмо. Если родители решат, что я уехала на месяц, станут ли искать? Меня охватывает паника. Резко выпрямляюсь, пытаясь отдышаться.

Брайони протягивает на подносе стакан с водой, но меня так трясет, что вода плещется через край. Делаю глоток, и живот сводит. Я протягиваю стакан обратно. Она тянется к тарелке с сухими крекерами, но я отталкиваю их.

– Пожалуйста, – выдыхаю я. – Помоги мне выбраться отсюда.

Она снова нервно озирается на дверь, потом смотрит на меня широко раскрытыми, полными сочувствия глазами. Я открываю рот, готовясь умолять, но она произносит: