Во время арт-терапии пациенты собирали оригами из старых газет. Майкл сложил несколько синиц и одного фламинго. После ужина все отправились в большую общую комнату, на проекторе показывали Форреста Гампа, колонки хрипели. Жизнь – как коробка шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая начинка тебе попадется.

– Майкл… Майкл… – Его легонько тронули за плечо, выдернули из дремы, и он обернулся. Кейси – самая молоденькая медсестра и самая добрая, еще не покрывшаяся панцирем безразличия и злобы. – К тебе пришли.

– Мне запрещены посещения, – дежурно отозвался он. Ему нужна была эта мысль. Запрет. Он хотел верить в существование запрета.

Лицо Кейси просветлело.

– Я спросила у Салливан. Уже можно.

Майкл бросил взгляд на освещенный сизым мерцающим светом профиль Фиби, чтобы убедиться, что она тоже все это видит и слышит, но та лишь хмыкнула, дернув плечиком, – по крайней мере, ему не померещилось.

Кейси – еще не отравленная мраком больницы – часто сообщала Майклу совершенно обычные новости таким вдохновенно-восторженным тоном, словно приглашала на вечеринку «Оскара»: «Пора выходить в общую комнату», «Салливан ждет тебя в своем кабинете через пять минут», и он привык к этому тону, но теперь, когда новость в самом деле была важной, он растекся лужицей по полу. Стены коридора, по которому вела его Кейси, расплывались, сжимались, флуоресцентный свет придавал происходящему болезненный, тревожный оттенок, словно его вели в морг на опознание трупа. Своего собственного. Он едва держался прямо, к горлу подкатывал ужин: жесткая фасоль и рыба с костями – отвратнее не придумаешь. Кейси распахнула дверь в малую комнату отдыха, где обычно проводили общую терапию, и жестом попросила его пройти. На этот раз стулья также стояли кругом, но занят был лишь один.

– Двадцать минут, – сказала Кейси.

Грейс Лидс встала и натянулась как струна – черствая, холодная, прямая, что королева на монете. Он отшатнулся, сердце едва не рвануло из груди. На Грейс была форма Лидс-холла: пиджак с нашивкой, кипенно-белая блузка, серая юбка – призрак из прошлого. Если бы только кто-то знал, как часто он представляет свою голову под этой юбкой и эти запястья, связанные недостающим галстуком, его бы никогда не выпустили за порог клиники.

– Ты здесь?

Он хотел коснуться ее просто для того, чтобы удостовериться в этом, или хотя бы провести по стулу, где она сидела, ощутив призрачное тепло. Она приходила к нему во снах так часто, что он не удивился бы, если бы и это оказалось сном.