Это лучше, чем ничего, добавил он про себя.

– Говорят, наркозависимые не терпят жалости.

– От тебя я стерплю все. Все, что пожелаешь. Грейс…

– Не говори так, – посуровела она.

– Почему?

– Это ведет к созависимости и плохо заканчивается. Тебе ли не знать?

Впервые за долгое время Майкл заметил веснушки у нее на щеках: бледные, маленькие, озорные, обсыпавшие ее щеки, нос и лоб – так странно для кого-то с такой холодной, почти мертвой красотой, но ее они делали еще чудеснее, слегка живее – он будто увидел ее через новые чистые линзы.

– О чем ты писал?

– Что?

– В твоем письме.

Стыд за первое письмо, впрочем, как и за второе, накрыл его волной, сердце стеснило от смущения.

– Я хотел попросить тебя кое о чем…

Он надолго затих. Теперь, когда она сидела перед ним – прекрасная и ледяная, точно статуя из сада Лидсов, – он боялся озвучить мысли вслух.

– Можешь кое-что сделать для меня?

– Для тебя я могу сделать даже больше, чем кое-что.

В этот миг его кровь превратилась в лед, застыла в жилах.

– Кэти и Министр. Позаботься о них, пока я здесь. Кэти тебе, к сожалению, не отдадут, а вот пса вполне. Ты ему понравилась. С тобой ему будет лучше.

Двери открылись. На пороге появилась Кейси.

– Защити их, Грейс, – подался он чуть ближе, желая взять ее бледную руку в свою, задержать хоть немного, чтобы услышать что-то особенное, отголоски которого, как ему казалось, витали над ними все эти двадцать минут.

– Почему ты просишь об этом меня?