– Потому что им это нужно. И я знаю, что тебе это под силу.

Она встала, складки юбки тут же выровнялись. Он смотрел на нее снизу вверх, отчаянно ожидая ответа.

– Хорошо, Майкл. Пусть будет по-твоему.

Уходя, она провела по его плечу, нежно, едва уловимо. Он закрыл глаза и замер в попытке запечатлеть этот миг и жест в памяти. Уже и не помнил, когда кто-то касался его, боясь ранить.

Крысы

Крысы

Полли больше не дышала.

Грейс сделала шаг и оказалась на ступеньке крутой лестницы, ведущей в подвал. Ей на голову словно надели не пропускающую свет ткань. Пальцы сильнее сжали занозистые перила, она ступала на ощупь. Старое дерево скрипело под ногами – каждая ступенька рассказывала свою историю. Отец спустился следом, и пространство тусклым светом осветила лампа, которую он держал в руках. В нос бил запах плесени и сырости. Посередине стоял стул, на который Филипп жестом приказал сесть, а после прошел вглубь и вернулся со шпагатом, скрученным в колесо. Он привязал ее щиколотки и запястья к ножкам и спинке.

– Ей было плохо. Очень плохо… – проговорила Грейс. – Я не хотела ей зла. Я не хотела…

С трудом, но он все же мирился с ее неуступчивостью, тягой к бунту – и втайне даже взращивал их, считая полезными, в то время как ее мягкость, небезразличие к миру виделись ему обнаженными до неприличия.

– Я говорил тебе, Грейс, говорил не делать этого. Перечить воле Господа – большой грех.

– Ты не учил нас бессмысленной жестокости. Позволять ей мучиться было бессмысленной жестокостью.

– Замолчи! – Он укоризненно выставил указательный палец. Его выдержка дала трещину, и ее заполнил гнев.

Он расправился с веревкой, в очередной раз проверил крепость узлов – было не пошевелиться.

– Не пытайся освободиться – упадешь, и крысы заползут на лицо. Я видел тех, кто оставался без носа после подобного столкновения.

Ступеньки снова заскрипели, но на этот раз в их звуках слышалась мольба и даже отчаяние. Свет удалялся вместе с Филиппом. Подвал погрузился в темноту. Молить и кричать не было толку, но стойкость и хладнокровие тоже потеряли смысл. Грейс разрыдалась. Слезы солеными дорожками спускались в рот, текли по подбородку, шее.

Все растворилось в темноте. Она тоже хотела раствориться, разлететься на тысячи частей, исчезнуть. Сердце бешено колотилось, подскакивало, как клавиша, которую резко зажимали и так же резко отпускали. Звуки заострились, обретя пугающую четкость: где-то в глубине подвала капала вода, поскрипывало дерево старых шкафов – дом жил своей жизнью. Грейс зажмурилась – темнота будет ее выбором, но, даже избранная ею, она тревожно ухала, расходилась кругами под веками, спичка с чирканьем вспыхивала и тут же гасла. Чернее черного.