– «Красавица и Чудовище».

– Но что плохого в том, чтобы быть нежным и кротким созданием? Менять того, кто тебя любит, к лучшему и меняться самой? – с увлеченной стремительностью спросила Мэри.

– Так не бывает, – ответила Грейс и, взвесив каждое слово, добавила с холодным спокойствием палача: – Реальный мир дробит их души в щепки. Иллюзии трескаются, как стекло при перепаде температур, и они остаются одни, израненные и кровоточащие, погребенные под обломками. В жизни подобные истории любви всегда заканчиваются трагически, если не остановить их на правильном месте.

Мэри отвела взгляд, испугавшись, что Грейс прочитает ее мысли, а думала она о Фреде – причине ее беспокойных, бессонных ночей, трепетного благоговения, жжения в груди.

– О чем задумалась?

– О «Преступлении и наказании», – нашлась Мэри. – Я думала, это книга о раскаянии, о сожалении, но Раскольников не раскаялся в содеянном.

– Но теперь, уже в остроге, на свободе, он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их такими глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде, – процитировала Грейс по памяти и уже более живым и приземленным тоном добавила: – Это роман не о раскаянии.

– О чем же?

– Об опасности собственного разума. Сам того не желая, он может низвергнуть в бездну.

– Ты боишься своего разума?

– Порой. Ты – нет?

Мэри никогда прежде не думала об этом. Ее разум был ее частью – неотделимой и цельной.

Они покинули библиотеку и зашагали вдоль картин по мотивам известных библейских сцен. Мэри пыталась не отставать от Грейс, всегда намеренно ускоряющей шаг в коридорах Тронного зала Артура – они отличались особой длиной, и казалось, идти можно бесконечно долго.

– Значит, в твоем представлении Соня Мармеладова – достойный персонаж?

– По крайней мере, она что-то делала.

– Она стала… проституткой. – Мэри понизила голос на последнем слове.

– Ни к чему стыдиться, даже в Библии встречается слово «блудница». Бог наверняка знает о существовании женщин, которым так или иначе приходится продавать свои тела и души, чтобы выжить. Он сам создал мир, в котором это возможно.

– И ты считаешь это правильным? Ты бы сделала так же?

– Я бы сделала и не такое, чтобы сохранить жизнь тому, кто мне дорог. Я думаю, Достоевский пытался показать уродство души. Однако не все имеют право на второй шанс и не всем уготовано перерождение, как и справедливое наказание. Смерть – вот истинное наказание. Забвение. Ты когда-нибудь думала об этом? Представляла, как умираешь, осознавая, что, как только твое сердце остановится, не останется ни слова, ни мысли. Ничего, кроме бесконечной пустоты и неизвестности.