– А Грейс знает, что мы здесь?

– Нет.

– Ты расскажешь ей?

– Возможно, когда-нибудь. Я не хочу причинять ей боль.

– Это причинит ей боль?

– Что – это?

– То, что между нами.

– И что это?

Если бы только она знала ответ на этот вопрос. После ее необдуманного поступка все усложнилось, но она не стала бы ничего менять, никакой дорожки, кроме этой, и он взял ее лицо в руки и накрыл губы своими. Холодный и твердый, как статуя, но ее кожа горела под его ледяными пальцами. Этот поцелуй был более долгим и глубоким, отчаянным, почти болезненным. И все исчезло: огни парка, время, гордость – растворилось, когда она ощутила его дыхание на своем лице. Впервые в жизни Мэри, никогда не целовавшаяся и не ходившая на свидания, почувствовала это – волнение, трепет, жар, желание ощущать каждую часть его тела. Вдыхать его. Касаться его. И это было несравнимо ни с одной сценой из классических романов. Ничего похожего.

– Давай просто будем вместе сегодня. И все.

Она крепко зажмурилась, запечатлевая этот миг, и слабо кивнула.

– Хочешь сладкой ваты?

Уже через пять минут они ели вату – огромное розовое облако – и хохотали, слизывая сахар с пальцев. Мэри хваталась за каждую секунду, тщетно пытаясь повернуть ее вспять. Казалось, все разрушится, как только они покинут парк, как только отстегнут пояса на американских горках, как только закончится зеркальный лабиринт в комнате смеха. Она бы осталась здесь навеки, если бы он согласился остаться с ней. Говорят, что рай – это сад, но нет, это парк аттракционов. В кабинке колеса обозрения, устремив взгляд на ночной молчаливый пейзаж, Мэри коснулась груди, того места, где висел медальон, делясь всеми чувствами с Адамом и мысленно прося поддержки у него, у той его части, которая жила в ней.

– Мой брат убил себя, – сказала она треснувшим голосом.

– Ты любила его?

Она кивнула, ослепнув от подкатывающих слез, что смочили ее пылающие щеки; с ними она выпускала все страхи, все обиды – все то, что так давно копилось и тлело на дне души. Фред прижал ее к себе, и, обнявшись, они тихо сидели в кабинке, слушая дыхание друг друга.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить.

– Мне кажется, я никогда больше не буду… цельной. Часть меня покоится в той же могиле.

Он понимающе кивнул; фоном его грусти служили плывущие в желтом свете блестящие лошадки.