– Какого же?

– Отец учил нас этому, Грейс, но не беги впереди паровоза, иначе весь сюрприз насмарку.

– Это не сойдет тебе с рук, Фред. Ты не можешь предусмотреть все. Они будут искать и найдут. Что-нибудь да найдут, а даже если нет…

– Что? Меня накажут высшие силы, судьба или Бог? Бог позволяет нам рвать друг друга на части тысячи лет. Он, должно быть, в восторге от того, чем я занимаюсь. Он и сам постоянно это делает.

– Мир не так велик, как ты думаешь, – даже тебе в нем не спрятаться.

– Думаешь, я сяду в тюрьму? – Он приблизился к ней, сжал ее плечи и повернул к себе лицом, заставив посмотреть на себя. – Нет, Грейси. Тюрьмы для неудачников… Ты представляешь, каково это? Как трудно быть таким, как я. Постоянно чувствовать эту силу внутри и сдерживать ее в угоду глупцам, пока она медленно разрывает тебя на части.

– Представляю.

– Разве, Грейси? Ты же хорошая. Хорошая девочка. – В его устах это слово приобрело иной, тайный смысл, и он почти выплюнул: – Любимица отца.

– И ты знаешь, какую цену я за это заплатила.

– Но я тоже ее платил. Мы столько лет были марионетками в его руках. Ты не задумывалась? Он делал с нами все, что хотел, не потому, что у него была миссия воспитать нас великими людьми. Ему нравилось играть с нами, он мнил себя Богом. Он был взрослым со своими маленькими игрушками. Теперь мы тоже взрослые, и у нас должны быть свои игрушки.

– Если бы не он, я бы давно была мертва.

– Если бы не он, я бы не думал о твоей смерти.

Он заправил прядь волос ей за ухо – всегда заботился о ней с фанатичным рвением, как девочка о любимой кукле, но в итоге рано или поздно она все равно остается без пластмассовой головы – просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть.

– Если бы ты только знала, если бы только я мог объяснить, ты бы постигла настоящий смысл, почувствовала бы ту безграничную силу, которая наполняет тело, когда сжимаешь руки на шее и ощущаешь, как медленно выходит жизнь…

Его пальцы уже обвили ее шею.

– Ты болен.

– Многие посчитали бы именно так, но не ты, Грейси. Убийство – это всего лишь убийство, просто мы придаем ему слишком много значения.

– Ты болен, Фред.

– Как и ты, Грейси, – части одной цепи.

Он поцеловал ее в щеку, в уголок губ и очертил их подушечками пальцев. Какие восхитительные у нее были губы. Сейчас бескровные, но обычно румяные, не слишком пухлые, но и не тонкие. Губы для долгих поцелуев, и Фред накрыл их своими, окутанный странным, но очень приятным, пьянящим чувством. Поцелуй, лишенный романтики и любви, – он был пыткой, тянул из нее жизнь, и, когда он прервался, Грейс в бессилии позволила себе положить голову Фреду на грудь и заплакала.