– Господи, этот день просто безумие, – выдохнула Агнес, вернувшись в гостиную, и устало оперлась на спинку кресла. Ее губы почти посинели от волнения.

– Инейн впечатлился вашей находкой и хочет, чтобы завтра утром мы приехали в участок для дачи показаний.

Грейс встала и с нарочитой аккуратностью поправила юбку.

– Это все плохо кончится, – вымолвила Агнес с тяжелым сердцем и сжала переносицу. – Как только новость станет достоянием общественности, а случится это скоро, учитывая, сколько там стервятников… – Агнес так и не продолжила мысль. Поглощенная эмоциями, она нередко называла журналистов стервятниками и паразитами, навозными мухами и падальщиками, и Генри полагал, что она переняла это у отца или брата, так странно из ее чистых уст это звучало. – Мы должны сделать заявление, но нам нужно быть очень осторожными… Все это не к добру. Я позвоню управляющему по связям с общественностью и адвокатам. – Она беспокойно потрусила к выходу, полная тягостных предчувствий.

– Главное, чтобы виновные ответили по заслугам, – невпопад сказала Грейс и полоснула Генри взглядом.

2

2

Майкл пазлом вошел в мозаику больничного распорядка: лекарства, арт-терапия, запах моющего средства, которым всегда пах пол с утра, пресная еда, которую подавали на небьющихся пластиковых тарелках, собрания, крики по вечерам – все стало естественным и закономерным, и когда пришло время покидать клинику, он совершенно… потерялся. Подобно младенцу, он жил в чреве матери – маленьком и безопасном, а теперь его безжалостно вырывали в мир, где ему не хотелось быть. Что за свет? Что за запахи? Что за звуки? Все такое незнакомое, далекое, чужое. Как жить в этом мире? Здесь все такое странное, зловещее, опасное и быстро меняющееся…

Отец ни разу не навестил его в больнице и не позволил Кэти, приехала лишь Кэтрин, впрочем, встреча вышла сухая и безжизненная.

– Как я могла все это упустить? Я же смотрела.

– Ты смотрела не туда.

После потери очередного ребенка ее точно стерли с доски, она все таяла и выцветала, украшенная дорогой одеждой, которая ее больше не радовала.

Режущая боль в глазах и вечная мерзлота превратили мир Майкла в точку, замкнутый круг страданий. Он и Грейс ступали вдоль серых могильных плит молча. Акры земли, отведенные под ничто. Отчего смерти отводится так много места среди живых? Это было похоже на турпоездку в ад, где вспыхивал один котел воспоминаний за другим, и Майклу она давалась слишком тяжело. Скрип снега под ногами придавал действу истерическую и в то же время меланхоличную нотку.

– Ты уверена, что мы идем в правильном направлении? – поинтересовался наконец Майкл, подавляя острое желание как пятилетний малыш упасть на колени, вцепиться в мамину юбку и просить, молить сквозь слезы уйти отсюда. Но то была не мама, а Грейс – с ней он пошел бы на край света, но молчание создавало неприятное напряжение, которое могло дать трещину, выпустив тьму.