– Без страха.

– Ты никогда ничего не боялся.

– Список действительно был очень коротким, но после того дня я освободился и понял, что все бессмысленно. Nihil verum est licet omnia [105]. Совершенно все.

Он придвинулся ближе, угрожающе навис над ней, проведя рукой по бархату ее щеки.

– Любая граница лишь видимость, Грейси. Все вещи происходят из необходимости [106]. Одна из них – желание, чувственное и неукротимое, обладать этой свободой, силой, могуществом. Ты не ощущала подобного никогда в жизни. Отец много лет скрывал это, но именно это он чувствовал, пытая нас.

Его рука спустилась к ее шее, нежно обхватив – пульс Грейс бился в его ладони пойманной бабочкой.

– На всякое зло считаю я тебя способным, поэтому и требую от тебя добра [107].

Язык древних и великих – только такой понимала его извращенная натура, и Грейс обратилась к нему с надеждой, хотя в его глазах, в зрачках, помутневших в пелене безумия, не читалось ни капли понимания, лишь дикое желание: разорвать на ней платье, задушить, разрезать на куски, поглотить – сделать частью себя.

– Когда-то ты был добр. Помнишь? Ты обнимал и укрывал меня, когда я просыпалась, крича от кошмаров. В нас есть добро и зло. И каждый день мы выбираем. Добро можно избрать. Ты это делал и можешь сделать снова.

– Я хочу показать тебе мой мир, – шепнул он ей в губы. – Я знаю, отец подавил это в тебе, и ты сама продолжаешь давить это в себе. Тебя научили быть такой, но ты не такая, ибо ты часть меня. – Рука опустилась на грудь, туда, где билось сердце. – Эта часть просится наружу, и ты не должна противиться ей, желая заслужить его похвалу, потому что его больше нет. Я знаю, чем ты занимаешься по ночам под одеялом. Ты пыталась не издавать ни звука, но все равно получалось громче, чем ты хотела…

– Это не преступление.

– Ничто в этом мире не преступление.

Он провел рукой по шрамам на ее коленках.

– И я могу показать тебе это.

– Убийство?

– Свободу.

Все детство они играли в Игру, придумывали тайный язык, храня постыдные и страшные секреты, спасали друг друга от холодного гнева отца, но Фред не знал, как и сама Грейс до недавнего времени, что причиной ее повиновения было неосознанное стремление смягчить леденящие душу пристрастия, пугающие ее в брате.

– Мы возродим наш рай, Грейси, и будем там одни. А потом у нас появится то, что навеки свяжет нас друг с другом.

Его рука переместилась с коленей ей на живот и заботливо погладила, словно там уже теплилась жизнь.

– Да, Грейси. Он возьмет лучшее от нас двоих, и не будет никого могущественнее в этом мире. Он будет готов принять смерть только от нашей руки.