Она уставилась невидящим взглядом на трещины в потолке – их смазывали круги, что плыли у нее перед глазами, как от камешка, брошенного в воду. На миг она позволила себе окунуться в страшное будущее, но лишь урывками, и тут же отринула эти мысли.

– Мне очень холодно, – прошептала она.

Фред взял ее запястье и коснулся точки пульса. Прикосновение получилось настолько чувственным, настолько нежным, что по ее коже побежали мурашки. Ее смелость и решимость дали трещину. Отец научил ее любить бездумно и без оглядки, даже то, что разрушало ее: его тренировки, теорию, Фреда – все звенья одной цепи. Их и без того осталось немного, во что же она превратится, если исчезнет последнее?

– Выпей чаю, он еще теплый.

Он сел и потянул ее за собой, передав чашку.

– А потом ты расскажешь мне, как освободиться? – спросила она тем же тоном, каким задавала все вопросы в детстве, и он улыбнулся, отметив ее податливую покорность.

– Да, Грейси.

– Останешься со мной?

– Хочешь, чтобы я остался?

– Да. Останься на ночь… Но тебе придется взять свое одеяло.

– Не поделишься?

– Мне слишком холодно, чтобы делиться.

Она крепко обняла чашку двумя руками и отпила глоток. Когда Фред покинул комнату, судорожно вскочила – ноги едва держали, – полезла в ящик стола, где давно хранила флакон, доверху наполненный перетертыми в порошок таблетками, которыми он пичкал ее, стремясь подавить волю и потушить разум. Она высыпала содержимое в чашку и старательно перемешала, охваченная мучительным желанием избавиться от него. Оно пылало в ней неистовым и болезненным огнем, не яростным, не мстительным, но непостижимо отчаянным, как у животного в капкане, отгрызающего себе лапу, чтобы спастись.

Она обезоружила его послушанием, позволила ему снова рассказать об их рае. Вместе они выпили чай и забрались на кровать. Все, что он когда-то пытался ей скормить, теперь бежало по его синеватым венам. Умиротворенный и смиренный, он свернулся на кровати и положил голову ей на колени, как делал еще мальчишкой, отчего у Грейс тоскливо защемило сердце. Она гладила его прекрасное лицо и запускала дрожащие пальцы в его мягкие волосы, не в силах насытиться нежностью к нему.

Непримиримая ненависть и бесконечная любовь к брату пылали в груди, разрезая ее беспощадным ножом правосудия изнутри. Фредди… ее часть. Очень большая часть. Его боль всегда ощущалась как своя. И она должна это сделать – бросить щит, за которым пряталась все это время, и схватить копье. Принести ему боль. Принести ее себе. Философия утилитаризма: наилучшее действие – то, которое приносит наибольшее счастье наибольшему числу людей – ее благородство выльется в жестокость. Жизнь без вкусов и запахов – его погубило преимущество, которое она ему подарила.