Наиболее наглядным доказательством усиления официальной дискриминации евреев со времени начала движения за выезд (1968 г.) являются ежегодные статистические данные о количестве принятых в высшие учебные заведения. Число студентов-ев реев в годы, предшествовавшие 1968 г., все время возрастало и в 1968 г. достигло 111900, затем оно неуклонно снижалось и в 1972 г. составило 88500. В статистическом ежегоднике за 1973 г. таблицы, характеризующей национальный состав студентов, вообще не было, что, по-видимому, свидетельствовало о еще более резком сокращении числа обучающихся в высших учебных заведениях евреев. Даже на улицах, как говорили мне некоторые евреи, чувствуется более откровенная враждебность русских. Одна женщина средних лет с типичной еврейской внешностью рассказывала, что как-то в магазине продавец на какое-то ее замечание огрызнулся: «Если вам здесь не нравится, можете ехать в свой Израиль». Часто за активность уезжающих приходится расплачиваться остающимся членам семьи. Несколько молодых евреев, подавших документы на выезд, сообщили мне, что их отцы были понижены в должности или переведены с важных административных постов на другую, менее престижную, работу, поскольку, как им было сказано, они подписали заявление о том, что не возражают против отъезда своих детей. В некоторых случаях родителям сообщали, что они больше не получат разрешения на заграничные поездки, раз их дети эмигрировали в Израиль. Брат одной женщины, служивший в КГБ, был смещен с должности из-за ее отъезда в Израиль. Мне рассказывали, что когда Виктор Яхот, нервный, симпатичный молодой физик, решил уехать, на его отца, старого члена партии, занимавшего должность профессора в Московском экономическом институте, было оказано колоссальное давление с тем, чтобы он предотвратил отъезд сына. Отец, подобно драматургу Марку, чувствовал себя слишком старым, чтобы начать новую жизнь, но, понимая чувства сына, не возражал против его отъезда. Директор экономического института был в ярости. Старшего Яхота исключили из партии, начали постепенно понижать в должности, лишили всех академических званий, причем каждый раз его многолетние коллеги и подчиненные выступали с публичным осуждением профессора. Он был настолько потрясен этой исковеркавшей его жизнь бурей и настолько унижен, что волей-неволей пришел к выводу о неизбежности единственного оставшегося ему выхода — выезда в Израиль.

Часто евреи сталкивались с тем, что, как только они подавали документы на выезд, давние друзья в целях самозащиты вдруг резко меняли свое отношение к ним. Я был знаком с балериной, карьеру которой власти перечеркнули только потому, что она имела неосторожность открыто поддерживать дружбу с человеком, подавшим заявление на выезд, тогда как, в соответствии с требованиями партии, она должна была полностью отречься от него.