В своей интересной статье Элис Р. Камински задается вопросом: для чего писали декаденты — «чтобы осудить разлагающуюся цивилизацию или чтобы предложить какую-нибудь новую освободительную мораль»?[1226] Следуя в этом же направлении, мы можем спросить: как лучше понять, что некое произведение является декадентским, — исходя из того, что там присутствуют определенные темы и мотивы, или же по определенному взгляду (более или менее положительному и романтизированному) на эти самые темы и мотивы? Мой ответ на эти вопросы, как мы уже отмечали, состоит в том, что внутри декаданса можно обнаружить две противоположные позиции. Некоторые авторы больше тяготели к одной из них, большинство же в значительной степени демонстрировало неоднозначность мнений, которая могла оставаться постоянной или же крениться в сторону то одной, то другой крайности в разные периоды писательской карьеры (или даже в пределах одного произведения). Однако эта отчетливая неоднозначность (или, в некоторых случаях, восторженное приятие какой-то одной идеи) позволяет отнести произведение к разряду декадентских, однако еще не определяет текст о декадансе (неважно, с большой или маленькой буквы)[1227].

Как мы уже видели, есть некоторые исследователи декаданса, которые заявляют, что авторы, принадлежавшие к этому течению, намеревались свергнуть установившийся порядок вещей, всей душой переметнувшись на сторону зла. Литературовед Асти Хустведт, например, утверждает, что они «эстетизировали разложение и упивались извращениями»[1228]. Это, конечно, верно, но не следует забывать, что это любование пороком часто лицемерно заключалось в рамки высоконравственных рассуждений — точь-в-точь как было в конце XVIII века у готических авторов вроде Льюиса и Бекфорда, когда те смаковали жуткие описания насилия, чертовщины и распутства и при этом ханжески заявляли, будто всего-навсего хотят предостеречь и наставить публику. Предположения о том, что подобные наклонности автоматически подразумевают сознательное стремление дискредитировать буржуазные ценности, лишены оснований. Так называемые декаденты могли быть вполне честны в своем морализаторстве, а их пространные сочинения на «запретные» темы могли, в лучшем случае, просто доставлять им некое постыдное удовольствие. Хустведт, похоже, исключает такую возможность и выставляет декадентов революционерами:

В декадентской литературе болезнь предпочтительнее здоровья, и не только потому, что она представляется более интересной, но и потому, что болезнь трактуется как нечто подрывное, как угроза самой ткани общества. Делая выбор в пользу маргинального, нездорового и аномального, декаденты нападали на буржуазную жизнь[1229].