Исследователи бились над этим вопросом много лет. Друг Гюисманса Реми де Гурмон (следует оговориться, что ко времени выхода «Бездны» их дружба уже подошла к концу) говорил позднее, что эта черная месса — чистый вымысел, и уверял, что сам помогал Гюисмансу в поиске материалов. О том, что Гурмон действительно помогал писателю в поисках материалов, упоминается и в одном письме Гюисманса. Биограф последнего, Роберт Болдик, так и не пришел к четким заключениям на сей счет, однако у него упоминается о нескольких якобы надежных свидетелях, которым Гюисманс говорил по секрету о том, что действительно присутствовал при совершении сатанинской церемонии[1385]. Некоторые детали мессы — например, издевательское распятие, на котором Христос изображался с восставшим членом, — явно навеяны произведениями Ропса, и можно было бы, оттолкнувшись от этого, доказать ложность «документальных» источников, якобы лежавших в основе описания обряда. Однако можно также допустить, что на рубеже веков парижские сатанисты — если бы они существовали — вдохновились работами бельгийского декадента и решили включить в свои ритуалы придуманные им мотивы, так что эта деталь сама по себе еще не опровергает утверждений Гюисманса. А еще Гюисманс мог приукрасить действительность, добавив от себя то, что ему понравилось у Ропса. Генри Р. Т. Брандрет писал, что «можно нисколько не сомневаться в том, что он своими глазами видел то, что описывает», и в качестве довода ссылался на выучку Гюисманса в школе натурализма (одно время он был учеником Золя): натуралисты ведь берутся описывать лишь то, что подкреплено наблюдениями за жизнью. Раз так, ему понадобилось отыскать местных сатанистов, — откуда следует, что они все-таки существуют[1386]. Однако вокруг последнего утверждения как раз и ведутся главные споры: так и не найдено никаких достоверных документов, которые указывали бы на существование хоть каких-нибудь сатанистских групп в Париже на рубеже веков, есть лишь огромное количество ложных обвинений и слухов[1387]. Поэтому разумнее всего расценивать изображение сатанизма в «Бездне» как чистой воды вымысел[1388].

Художественная манера, в которой написан роман, — максимально приближенная к документальному методу натурализма, — безусловно, придавала его описаниям правдоподобие. Этот метод, который Гюисманс продолжал высоко ценить, сочетался с идеалистической тягой к метафизическому и сверхъестественному[1389]. Притом что в «Бездне» трактуется декадентская тематика, автор романа не принадлежит к тем декадентам, кто безудержно упивается зрелищем греха и пороков. Не будем забывать, что даже прославленный «бревиарий декаданса» Гюисманса — его роман «Наоборот» — заканчивается на пессимистичной ноте и вскрывает в итоге тщетность типичных декадентских томлений, хотя многим читателям это, конечно же, не помешало вдохновляться его антигероем и подражать его сумасбродствам. Альтер эго Гюисманса в «Бездне», его главный герой Дюрталь, открыто бранит декадентское движение в литературе и высказывает мнение, что декадентские авторы просто тщатся скрыть собственную мелкость за нагромождением глубокомысленной писанины. Он считает себя измученным «омерзительной современностью»[1390]. Важная часть этой постыдной современности — явления вроде спиритизма и оккультизма, к которым, по его словам, люди тянутся лишь потому, что не могут найти ничего более достойного для утоления своей жажды сверхъестественного. Наша культура находится в состоянии непрерывного упадка с самых Средних веков, и наш мнимый «прогресс» — сущее шарлатанство, заявляет он позже. Вульгарный век, в котором довелось жить автору романа, постоянно обдается презрением. Эта позиция суровой критики своего времени и служит обрамлением для описаний сатанизма, а также для тесно связанного с ним мизогинного изображения женщин. Та же диалектика притяжения и отторжения (последнее в итоге одерживает верх) сопутствует и отношениям героя с сатанисткой, которую можно, пожалуй, назвать отрицательной героиней.