Вознеся гимн Сатане, Докр переходит к поношениям в адрес Сына Божьего: «Ты забыл благость нищих, о которой проповедовал, низкий слуга низкопробных менял!»[1413] Что удивительно, в оскорблениях, которыми Докр осыпает Христа, отражается лютое отвращение Дюрталя (и, расширительно, самого Гюисманса) к капитализму и его представление о деньгах как о чем-то бесовском по своей природе. Итак, сатанист выступает очередным рупором автора, критикующего современное ему общество, и эта критика прорывается не через похвалу дьяволу, а через клевету на Христа. В итоге возникает совершенно безысходная картина мира: Христос — никакой не спаситель, кроткие оказываются попраны, и беднякам некуда больше обратиться за помощью, кроме как к беспросветно ужасному Сатане. Дьявол как бог разума и сатанизм как антикапитализм — вероятно, мотивы, заимствованные из «Ведьмы» Мишле, хотя у Гюисманса совсем нет оптимизма Мишле. Теоретически Гюисманс мог взять эти мотивы и откуда-то еще, поскольку подобные идеи в ту пору, можно сказать, носились в воздухе, но в самом начале «Бездны» мы встречаем рассуждения о Мишле (Гюисманс отказывает Мишле в праве считаться надежным историком, однако хвалит его за умение живо воссоздавать картины прошлого), что и указывает на его книгу как на весьма вероятный источник. Возможно, представление о сатанистке как о мятежнице, бунтующей против патриархального уклада (которое, как мы еще увидим, тоже присутствует в романе Гюисманса), взято отчасти оттуда же.

Черная месса заканчивается сексуальной оргией, а мадам Шантелув на протяжении всего романа изображается как чрезвычайно похотливая женщина. Итак, сатанистки определяются как истерички и нимфоманки. В какой-то степени, возможно, такие понятия объяснялись знакомством Гюисманса с медицинскими теориями. Однако следует понимать, что, быть может, в той же мере значение сатанической нимфомании в романе было связано с тем, что автор читал «Молот ведьм» — сочинение, в котором чувственность женщины называется причиной ее склонности к колдовству. Гюисманс умудряется сочетать объяснительные модели позднего Средневековья с современными ему гипотезами, и это довольно характерно для него. Сатана издавна служил символом сексуальных прегрешений, и к этому мы еще вернемся в главе 7. О связи между целым каталогом «запрещенных» сексуальных практик и сатанизма знатоки бунтарской литературы наверняка знали из «Философии в будуаре» (1795) маркиза де Сада, где распутная мадам де Сент-Анж в разгар «греховного» полового акта превозносит Люцифера, называя его своим богом и вдохновителем. Гюисманс прочел эту книгу в 1882 году (и ссылался на нее в «Наоборот»). Поэтому вряд ли мы ошибемся, сказав, что в портрете Гиацинты угадываются некоторые черты мадам де Сент-Анж.