Истерия и невроз — вот главный камень преткновения в спорах между интеллектуалами, которым в «Бездне» отведено довольно много места. Например, дез Эрми утверждает, что сторонники сатанизма принадлежат к нечистому ордену мистиков, но они все же мистики. Притом весьма возможно, что их порывы к потустороннему во зле совпадают с бешеными чувственными переживаниями, так как в сладострастии — зародыш демонизма[1409].

Может сложиться впечатление, что друг Дюрталя смотрит на жизнь исключительно в холодном свете естествознания. В действительности же все обстоит ровно наоборот, и ранее он уже высказывал суждения, которые делают несостоятельным его же собственное заявление о том, что сатанизм — явление патологическое. Когда речь заходит об одержимости бесами, которую медицинская наука желала свести просто к проявлению истерии, дез Эрми задается вопросом: «Одержима ли женщина потому, что она истеричка, или она становится истеричной потому, что она одержима? Только Церковь может на него ответить, наука молчит»[1410]. Сам Дюрталь в беседе с мадам Шантелув высказывает схожее мнение: «Все усилия современной науки только и приводят к подтверждению открытий древней магии»[1411]. Иными словами, заключения ученых медиков решительно отвергаются как редукционистские, а их идеи расцениваются просто как подтверждение католического или магического мировоззрения. Медицинские ярлыки или «объяснения» признаются бессмысленными — ведь ту болезнь, которую пытаются определить люди в белых халатах, вполне могли вызвать и демоны. Гюисманс поступает как антипозитивист: он снова переносит истерию и сатанизм в демоническую сферу, и таким образом подтверждается связь женщины с силами тьмы в самом буквальном смысле слова.

Сатанизм как (сексуальный) невроз и антикапитализм

Сатанизм как (сексуальный) невроз и антикапитализм

Чтобы как следует разобраться в том, что же скрывается за образом мадам Шантелув, обратимся теперь к содержанию сатанинского обряда, описание которого является кульминацией романа. Какие же идеологические позиции там представлены? Черную мессу служит священник-отступник — каноник Докр. Он разражается длинной и кощунственной литанией Сатане, где улавливаются отголоски того протосоциалистического средневекового сатанизма, о котором рассуждал Мишле: «Ты поддерживаешь бедняка, потерявшего надежду, укрепляешь побежденных, ты наделяешь их лицемерием, неблагодарностью, гордостью, чтобы они могли защищаться от нападения детей Бога, богатых!»[1412] Однако слова о наделении бедняков «лицемерием» и «неблагодарностью» указывают на то, что Сатана этот не такой уж благодушный и добрый и что Гюисманс не испытывает особой симпатии ни к нему, ни к низам общества. Даже относительно положительные характеристики, например, «логичный Бог», даны вовсе не в качестве похвалы, поскольку — и это множество раз демонстрировалось в романе — Гюисманс весьма скептически относился к позитивизму и рационализму, предпочитая им то, что сам он считал поэтическим мистицизмом Средневековья (позднее он вернется в лоно католической церкви именно по этой причине). Следовательно, в том мировоззрении, которое пропагандируется в «Бездне», логика и разум — понятия, отнюдь не заслуживающие похвалы. А еще Сатана изображается богом гомосексуальности (покровительствующим «бесплодной и отвергнутой любви») и проституции. Кроме того, Докр связывает дьявола с неврозом и истерией. Иными словами, Гюисманс устами самих сатанистов подтверждает патологический характер их состояния (хотя, как мы уже видели, медицинская этиология в глазах Гюисманса — лишь половина объяснения). Он не возвышает и не обеляет Сатану даже в речах каноника, служащего черную мессу, оставляя эту фигуру почти целиком черной и отрицательной. Дьявол здесь — бог порока и нечестия, и даже его приверженцы не видят в нем оболганного ангела света.