Мы брели по мерзлому берегу или стояли на мосту, облокотившись о парапет, курили и спорили о всякой всячине, и, тесно прижимаясь плечом к плечу Курта, я думал, что нужно чаще выбираться в Оксфорд. И что если мы еще раз поссоримся, я точно знаю место примирения.

Перед отъездом из города мы навестили профессора Джона Норриса, приславшего нам записку с просьбой уважить старика визитом. Впрочем, я отлично понимал, что Мак-Феникс и не думал уезжать, не заглянув к кумиру своей юности.

Визит дался мне нелегко. Меня вообще не покидало чувство неловкости, едва мы переступили порог уютной профессорской квартиры. Я был представлен учителю, вольготно расположившемуся в подушках на диване, среди пледов и одеял, еще не старому, красивому, с бородой, чуть тронутой сединой и высоким ясным лбом; я был осмотрен с ног до головы, что само по себе было не слишком приятно, взгляд у мистера Норриса подобен рентгену, я чувствовал себя голым под этим взглядом и потому поспешил поставить барьер. Барьер профессор учуял, но ломать не стал, признал мое право на личную жизнь, а заодно и меня самого признал, допустил к рукопожатию и позволил скромно посидеть в уголке. Я сел и стал наблюдать; профессор был мне интересен, несмотря на то, что я чувствовал себя девушкой, которую любовник представил, наконец, отцу.

Отношение Норриса к Курту действительно было отеческим. Здесь читалось и покровительство, и гордость, и ревность; он выслушал обстоятельный отчет о лекциях, пожурил за недостаток усердия: – Мой мальчик, ты ни разу не обозвал их придурками? Самыми придурковатыми придурками из всех придурочных придурков на свете? Ай, как скверно! – и похвалил за устроенную придуркам встряску. А потом неожиданно сказал:

– Ну, показывайте, юноша, не томите!

Курт встал, доставая из кармана коробочку и вынимая золотую медаль с изображением Архимеда. Профессор внимательнейшим образом ее осмотрел, точно оценщик престижного аукциона, заподозривший подделку, удовлетворенно кивнул и улыбнулся. После Норриса медаль попала в мои руки, я взвесил ее на ладони, покрутил, прочел по-латыни про ограниченность и Вселенную, сделал вид, что пробую на зуб, и вернул Мак-Фениксу. Меня просто распирало от гордости. Курт раздобыл на кухне широкий стакан, достал бутылку виски, которую мы прикупили перед приходом, и доброй порцией спиртного залил брошенную на дно стакана медаль. Норрис довольно крякнул и залпом выпил странный коктейль, удержав медаль губами. Потом бережно провел пальцем по ребру, там, где выбили имя Курта, и засмеялся: