– Два моих ученика, доктор Патерсон, порознь, как дурные шпионы, едут на Конгресс – и вуаля! Оба лауреаты, оба! Не сильно хвастаюсь, нет? Ха! Это просто виски в голову ударил! И хорошо, что ты приехал, мой мальчик, я посылал за Доном, но за его медаль я уже пил. А тут, видишь, еще перепало! Как вы думаете, доктор Патерсон, справился наш Курт с поставленной задачей?

– Я не знаю задачи, с которой бы наш Курт не справился, профессор, – улыбнулся я, голосом выделив это сварливое «наш», и Норрис посмотрел с интересом.

– Вот вы, молодой человек, далеки от точных наук и все же сиднем сидели на лекциях этого бездельника. Вам понравилось? Что вы лично вынесли из поданного Куртом материала?

Тогда я осмотрел гостиную, остановился взглядом на небольшой черной доске, вооружился огрызком мела и скоренько изобразил по памяти тригонометрический ряд Фурье. И даже огласил его свойства, хотя не слишком разобрался, что есть равенство Парсеваля, которое для ряда справедливо.

Тишину после экзамена нарушил Курт; по его дыханию я с удивлением понял, что он переволновался за меня и теперь пытается успокоиться:

– Вот так, профессор, а ведь Джеймс пока проходит интегралы и спотыкается через один.

– Недурно, – уважительно покивал профессор Норрис. – Знаете, молодой человек, продолжайте заниматься, обязательно продолжайте! Вы вообще-то уверены, что правильно выбрали профессию?

– Да! – ответили хором я и Мак-Феникс, недовольно покосились друг на друга и расхохотались. Норрис смеялся вместе с нами.

– Что ж, – утерев невольную слезу, сказал он спустя минуту, – спасибо, мой мальчик, я, признаться, не ожидал, каюсь, каюсь, я даже испугался, когда Дон позвонил и сказал, что вместо него приедешь ты. А теперь я безмерно рад, что так получилось. Могу я узнать твои планы, Стратег? Если ты решишь двигаться дальше, я буду счастлив помочь!

– Для начала я возьму Абеля, – заверил скромный парень Курт Мак-Феникс. – Мне постоянно не хватает денег, видимо, я жаден от природы.

– О, не без этого! – снова расхохотался Норрис. – Но берегись, вы с Доном даже мечтаете синхронно. А потом?

– А потом, вы уж простите, профессор, я буду заниматься химией. Туда-то Дон не сунется, ему до меня расти и расти.

– Вы только посмотрите на этого жадного мальчика, Патерсон! Ему мало Филдса. Ему мало Абеля! Он, видите ли, хочет Нобеля!

– Все хотят Нобеля, профессор, – улыбаясь, ответил я, – только Нобель не всем дает.

Покидали Оксфорд мы на закате.

Ехали нарочито медленно, неохотно, я даже загрустил той ясной светлой грустью, что неизменно рождает в нас расставание со сказкой. Оксфорд стал моей сказкой во плоти, этот рафинированный город, сгусток интеллекта, он подарил мне волшебное зеркало, в котором я увидел того Мак-Феникса, которого мог бы любить всем сердцем, без всяких глупых оговорок, без извечной боязни удара, без жгучего стыда за его поступки и слова. Просто любить, а не сгорать от гремучей, взрывоопасной смеси обожания и ненависти, стремления вырваться и жажды раствориться в нем навеки.