– Это тени прошлого, – мягко улыбнулся нам профессор. – Насколько я понимаю, из-за своей любви вы и проиграли процесс, сэр Курт. Тогда вы были больны и не умели скрывать болезнь. Но вы усвоили урок и совершили преступление. Вы попытались убить в себе чувство, отчаявшись его найти. И преуспели.

– Я сделал выбор, – глухо сказал Курт. – Я хочу жить в этой реальности.

– Последней каплей стала ваша связь с леди Тайлер, очевидно, внешне или чертами характера она совпала с вашим представлением о Марии Стюарт, но с ней случилось несчастье, и вы поставили крест на чувствах вообще, окунувшись в мир чистой логики.

– Что я сделал не так, профессор?

– Все так, мой мальчик, – снова улыбнулся Диксон, но улыбка вышла невеселой. – Просто вы переборщили; есть, знаете ли, люди, которые всегда идут до конца. Коллега, – резко и по-деловому обратился он ко мне, – я вижу томограммы, снятые по тесту Киля, я вижу результаты по Хейру. Ты рискнул сделать их в Швейцарии в комплексе с общим обследованием, а значит, думал о такой возможности с самого начала. Это хорошо. Значит, ты в курсе того, на что подписался и чем все может закончиться.

Я виновато взглянул на Курта и опустил голову. Диксон и меня видел насквозь, со всей моей любовью к без пяти минут социопату.

– И что же мы имеем? – профессор близоруко читал выводы Зоммера и с интересом изучал томограммы. – Двадцать шесть баллов, не так ли. Четыре интервьюера. Киль не так уж плох, как полагаешь, мой мальчик? И томограммы впечатляют, да, сэр. Швейцарский коллега в своих выводах щедр на эмоции, весьма щедр, редкий случай, – он помолчал, кивая сам себе, покряхтел. – В целом картина не безнадежна, но двадцать шесть… Критическая отметка.

– Двадцать шесть – это плохо? – осторожно спросил Мак-Феникс.

– Неважно, чтобы не сказать, скверно. Если вы продолжите в том же духе, вы получите свои законные тридцать баллов и выше. И это будет действительно страшно.

– Вы можете нормально объяснить? Что за тридцать баллов? – снова спросил Мак-Феникс.

– Тридцать баллов по Контрольному Перечню Хейра диагностируют психопатию, опасную для социума, – ответил я, – тяжелую эмоциональную отчужденность, болезнь серийных убийц. –

И зажмурился, чтобы не видеть его лица, такой сволочью ощущал себя, вынося ему приговор.

– Это плохо? – сказал Мак-Феникс, я тотчас открыл глаза и увидел, как он пожимает плечами и достает портсигар. – Простите, но мой ум аналитика говорит иное, для меня эмоции – смертельный вирус.

– Ты не понимаешь! – начал я, но Диксон перебил меня:

– Милорд действительно не понимает, мой мальчик. Но если милорд располагает временем, я могу показать, что его ждет при самом скверном раскладе.