– Ты загадал желание, Мак-Феникс?

– Все равно не сбудется.

– Ты попробуй, Курт, ну же!

– С Рождеством, Джеймс Патерсон.

– С Рождеством, мое счастье, да, мой пингвин, поздравляю!

Поцелуи и объятья, тосты, шампанское, опять поцелуи и сумасшедший секс на ковре у камина; и снова шампанское, уже из одного бокала; и крем, размазанный по телу, игры с пингвинами из марципана, некогда украшавшими торт; еще секс, и крики, и стоны, сумбурные признания, и клятвы, и мольбы, и ощущение безграничного счастья, поделенного на двоих, но от этого не ставшего меньше.

– Глупый пингвиненок, это же бесконечность, дели ее на что хочешь, раздавай всему миру по кусочкам, разве она уменьшится?

– Раньше я не верил, что можно сойти с ума от счастья.

– А теперь?

– Я проверяю это опытным путем.

Это было мое Рождество, грешное, безумное, неправильное, но мое. Лучший праздник за всю мою жизнь, пообещавший так много. Исполнивший так мало…

Когда первый голод, и физический, и сексуальный, был утолен, и стало реально думать о чем-нибудь еще, мы обменялись подарками. Подсознательно я ждал пресловутого кольца (при такой-то преамбуле!), ждал и боялся, и не знал, как обратить отказ в шутку, но Курт оказался мудрее или, может, просто забыл о пьяной выходке, так что кольца я счастливо избежал. Зато стал изумленным обладателем невероятно красивых нефритовых шахмат, которые как-то приметил в период, когда Курт исчез из моей жизни, закрутив роман с Антонеллой. Тогда у меня не было денег, походы по разным лавочкам древностей были тайным мазохистским удовольствием, но шахматы, отрытые на дальней полке, понравились до дрожи в пальцах: я просто не мог оторваться от доски, передвигал фигурки и тосковал об утраченном партнере, о забытых вечерах в Стоун-хаусе, где, казалось, прочно воцарилась мисс Томпсон. Позже, уже в «Тристане», получив первый солидный перевод, я сразу кинулся в лавку, но, увы, раритет купили, и мой день был испорчен, и неделю я хандрил, так хотелось показать это чудо Курту, так хотелось сделать милорда на этой древней доске… А он имел наглость меня утешать! Придурок!

Я оторвался от подарка и посмотрел в смеющиеся глаза довольного собой Мак-Феникса.

Следил, значит? – спросил я взглядом.

Не упускал из виду, – также молча ответил он. И подмигнул.

Он так старательно творил для меня рождественскую сказку, что сердце мое пылало и плавилось от этой расчетливой магии; все было продумано до мелочей, и стыки так искусно замазаны, замаскированы, что казалось, все идет от души, не от ума, само собой вершится волшебство; я смотрел на него сияющими глазами и видел, что он счастлив моим счастьем, моим восторгом, ему все удается, и эта ночь останется в памяти, что бы с нами ни случилось потом, какой бы болью и кровью мы не расстались.