Едва дали летную погоду и открыли вожделенный хели-скиинг, Курт пропал на снежных девственных склонах. Впрочем, уже на третий день, затосковав без моего внимания, он потащил меня к вершинам хвастать тем, что умел действительно хорошо. Он прыгал прямо с вертолета на крутые костлявые склоны Чугача, одолевал карнизы, врезался кантами в целину, и я воочию увидел, что значит «взрывать пудру», и любовался им, и боялся за него, и восторгался, и фотографировал, и млел от одобрительных возгласов пилота, потому что эта бесстрашная молния там, на склоне, принадлежала мне. И я был горд уже тем, что он позволил мне стать свидетелем его стремительного спуска.

Зачем Мак-Феникс шел в горы? Что тянуло его кроме врожденного инстинкта, впитанного с молоком, с колыбельной песней, с первым глотком терпкого, пропитанного вереском ветра? Какой гремучий коктейль дарил ему фрирайд, смесь опасности, одиночества и полной выкладки всех отпущенных от рождения сил? Он был свободен в своем полете, в своем затяжном прыжке без парашюта, он снова висел над обрывом, но не было в мире силы, способной удержать его, способной поработить его в эти мгновения! Он наслаждался безлюдием, слиянием с целиной, он растворялся в текстуре свежего снега, становясь им, леденея сердцем, мыслями, сверкая на солнце, отражая свет, и в морозных глазах взрывалась пудра ненужных эмоций… Удивительно, что этому наслаждению, этому взрыву понадобился зритель, и он решился разделить со мной горы, как когда-то разделил океан, а затем Оксфорд.

Я действительно гордился этим.

При этом я понимал, что в нынешнем угаре, на данном этапе наших отношений ему не хватает меня, не в вертолете, а там, на склоне, идущего след в след, волна в волну, обходящего, прыгающего с карнизов, обдающего снежной массой, колкими брызгами взрезанной, точно вены, целины. Но для того, чтобы лететь рядом, чтоб разделить с ним и этот восторг, осознать его, пропустить сквозь сердце, я должен был тренироваться. И я взялся за карвинговый поворот, как когда-то занялся высшей математикой.

Я много общался с Брендой, так плотно, насыщенно, что при ином раскладе наши тренировки могли бы вырасти в роман, но девушка была не в моем вкусе, да и бурный, сумасшедший роман у меня уже был. Бренда оказалась терпеливым и мудрым учителем, и к концу недели я безбоязненно шел на красные трассы, вплотную подбираясь к черным. Я занимался на тренажере и в зале, я отрабатывал резкие повороты, прыжки и остановки, я изводил себя так, что к вечеру ругающийся Мак-Феникс тащил меня в сауну и к массажистам, чтобы хоть как-то взбодрить мое ноющее тело. Полностью осознавая, к чему именно меня готовит, Бренда, истый фрирайдер, уже на пятый день обучения погнала меня на целину; мы забирались вверх на ратраке, оккупировали подходящее ущелье и пахали там, пока не сдирали снег со склонов. Дважды Бренда поднималась со мной на вертолете, чтобы посмотреть на идеал, к которому мне стоило стремиться.