Он остановился, не сразу, но совладал с собой и прерывисто спросил:

– Что случилось, Джеймс?

– Нам нужно кое-что обсудить.

– Что сделать? – удивился Мак-Феникс, быстро опустился на колени и, с долей скепсиса поглядывая на меня снизу вверх, прихватил зубами толстую джинсовую ткань.

– Поговорить, – всхлипнул я, – пожалуйста, это важно, Курт, умоляю!

Он разжал челюсти и всем своим видом изобразил покорность.

– У меня есть желание, Курт!

– Да, Джеймс, я чувствую. Не отвлекайся.

– Черт, сволочь, дай сказать!

– Дам. Хочешь?

Голова у меня кружилась, комната плыла перед глазами и мысли не желали складываться в слова, зато до смерти хотелось дернуть молнию и засадить придурку по самые гланды, чтоб заткнулся! Я справился с собой и одолел следующую сакраментальную фразу:

– Я хочу заняться сексом…

Курт фыркнул и посмотрел на меня с интересом:

– Это обнадеживает, Патерсон, что еще?

– В не совсем обычном месте.

– Еще интереснее. Скажешь, в каком?

Я сказал.

Мак-Феникс побледнел, как смерть, и поднялся, хмуря брови. Так, словно не стоял только что на коленях, грозясь сожрать мой член вместе с джинсами. Если я хоть что-то понимал в его реакциях, он был в бешенстве.

– Зачем это тебе, Джеймс Патерсон? – в голосе его снова был лед, колкий, убийственный, мне показалось на миг, что с гор пошла лавина и меня завалило снегом. – Психологический этюд? Лечить меня вздумал? Все это время лечил, не так ли?

Я не ждал такой реакции, я не был к ней готов просто потому, что… Да, черт возьми, я был его врачом, его психиатром, и даже перестав быть таковым, я его лечил, и всех это устраивало, откуда взялись вдруг претензии, брызнули гноем, точно прорвался нарыв? Я не знал, что противопоставить этой холодной ярости обиженного мальчишки, которого волокут в ненавистный угол после истерики, я не знал, как сейчас успокоить подозрение, что он лишь мой пациент, что он подследственный, и это все, что мне от него нужно…