– А он красив, правда, Альберт? – спросила она, не глядя на сына. Рука от губ скользнула ниже, к моей шее, шаловливый пальчик оттянул ворот рубашки и ткнул ноготком в засос: – Какие у него отметины, милый!

Альберт ощутимо скрипнул зубами.

Герцогиня пустила в ход вторую руку, смело коснувшись моего бедра:

– Красивая игрушка, не поспоришь. Занятная безделица – и столько неудобств. Наш бедный шизофреник Габриель умеет покуражиться!

– Ваш пасынок не шизофреник, ваша светлость, – ответил я, убирая с бедра ее руку. Впрочем, в тот же миг она атаковала другой и расстегнула пару пуговиц на моей рубашке. Присутствие сына не слишком смущало эту восхитительную самку.

– Он ведь вам нужен, доктор, – прошептала Анна, обжигая дыханием ухо. – Вы ведь хотите его спасти? Вы дважды отводили смерть, успеете ли в третий раз?

Я выдержал удар, не отшатнулся, не испугался. Я даже не стал комментировать, просто принял к сведению угрозу и приготовился к новой битве.

– Не дрогнул верный пес, – отметила герцогиня, взявшись за мой ремень. – Из Габриеля вышел знатный дрессировщик. Мой бедный мальчик, ты совсем ручной, куда же ты подашься? Что у тебя осталось, мой красавчик, от прежней жизни? Все сломано, все сложено к его ногам, все будет растоптано и смято вместе с твоим сердцем и твоей любовью. А он и не заметит…

– Анна.

Я поднял голову и встретился взглядом с Мак-Фениксом. Я улыбнулся ему, на его появление в дверях мое тело среагировало вернее, чем на все намеки миледи, и она почувствовала это, моментально отпустив мой пояс.

– Ничего нельзя поручить слугам, – доверительно сообщила леди Анна то ли мне, то ли пасынку. – Кругом тупые бездарности!

– Снова соблазняешь моего психиатра?

Я осторожно обошел герцогиню и приблизился к Курту:

– Ну и семейка у тебя, милый, огонь!

– О да, – кивнул Мак-Феникс, обнимая меня за талию, – нам будет недоставать друг друга, когда мы доиграем. Тебя не отравили? Тогда идем, Мак-Ботт разжился сыром, ветчиной и бренди. Идем, моя занятная безделица.

– Красивая игрушка! – дополнил я с ехидной радостью, покидая гостиную вслед за Куртом.

После такой встряски тихий уют наших комнат, еще не обжитых, но уже таких родных, стал бальзамом для моей измученной души. Мы сидели на медвежьей шкуре у камина, жарили ветчину на декоративной шпажке и травили байки обо всем на свете, кроме бесподобной семьи Мак-Феникса. Нам было хорошо вдвоем; мы спорили, кто виртуозней жарит ветчину и у кого сильнее обгорает хлеб, кормили друг друга тостами, пили бренди из горлышка и отчего-то ждали поздний зимний рассвет, а он не наступал, и нам казалось, время замерло, возмутившись песне: как это, нет меня! Вот оно, время, целая вечность, пользуйтесь!