Бог мой, да все мы, попавшие в поле зрения Курта, все эти несчастные девушки, и Роберт Харли, и я, – все мы, точно мотыльки, летели к одному единственному свету, к одной единственной мечте: как было бы чудесно, если! Если бы он смог нас полюбить, еще немного, совсем немного усилий, еще один рывок, еще одна ночь, поездка, уступка – и вот она, любовь, у нас в руках! Какой же я глупец, о Господи, какой же глупец ты, несчастный Альберт, попавший между двух жерновов, перетирающих смертоносные замыслы!

Бедняга Роберт, на беду открывший Курту глаза на гомосексуальные отношения…

Всем нам на беду… Всем… Мне…

Самого Роба, кстати, не было видно, я подозревал, что он беседует с Мак-Фениксом, и стремился поскорее найти Курта, обходя залу за залой, но внезапно наткнулся на Френсиса Слайта.

Это было кстати, я обрадовался ему, как единственной родной душе, и отвел в нишу поболтать о делах наших скорбных; он привез с собой Метвина и с десяток проверенных парней, их-то мы и отрядили следить за основными игроками. Слайт лично брал на себя общение с Анной, как приглашенный миледи гость, я же намеревался глаз не спускать с Мак-Феникса, оберегая его от всех доступных ему глупостей.

Курта я нашел, ну кто бы мог подумать, в его спальне: лорд, успевший переговорить со всеми и раздать все ценные указания за несколько часов невольной форы, теперь отсыпался со спокойной совестью, готовясь к тяжким трудам вечернего бала. Он улыбался милой улыбкой, он был так красив во сне, что я едва не разрыдался, но вместо этого быстро разделся и лег рядом, на свое законное место, приобнимая его рукой. Курт во сне тихонько рассмеялся и перекатился, привычно устраивая голову на моем плече.

– Пингвин-пингвин, – укоризненно прошептал я, отводя прядь с его высокого лба. – Ну что же ты творишь, зачем ты все разрушаешь?

– Давай поспим, не задавая друг другу дурацких вопросов? – сонно пробормотал Мак-Феникс. – Ну что ты все время нудишь?

– Молчу, – вздохнул я, прижимаясь щекой к его макушке. – Спи, мой Мориарти, спи.

***

Когда мы проснулись, дело шло к обеду, мы оба были зверски голодны, к тому же в кои веки дождавшегося меня лорда пробил иной голод, а на мои попытки поломаться и выдержать его в карантине, Курт резонно заявил, что не хрен было голым лезть к нему под одеяло.

Он едва не свел меня с ума, столько нежности было в каждой ласке, такое искреннее обожание светилось в серых глазах, что я кончил без его помощи, просто от избытка счастливой горечи в крови, от того, что он движется во мне, от того, что мы по-прежнему единое целое.