Везде болит, Курт Мак-Феникс, везде, просто заражение крови, твой мерзкий вирус проник в меня и теперь разъедает нутро, заставляя корчиться в муках.
Ты разбил мою сказку, Мак-Феникс, мой хрустальный шар, в котором кто-то выстроил деревеньку в горах, и, если хорошенько встряхнуть, шел искристый снег над склонами; ты разбил этот шар случайно, походя задев локтем, не памятку, награду за труды, за несколько психологических портретов… Урод, ну как так можно, я же человек, милорд, зачем так? После всего, что было?
Ненавижу, ненавижу тебя, Курт Мак-Феникс!
За что ты так со мной?! За что?
– Мне жаль…
Стервец, он тотчас подошел ко мне и обнял, я попытался дать ему в морду, но он скрутил меня и прошептал:
– Прости. Ну все, прости, я перебрал. Ну не хуй было называть меня шлюхой. На Алиеске было хорошо, так хорошо, что я почти поверил…
– Да отъебись ты, сволочь! – вспылил я, вырываясь из его объятий. – Руки от меня убери! Руки, Мак-Феникс! Хочешь играть? Давай поиграем! Только причем тут будущая ночь? Причем тут постель? Вот только сунься в мой Дом на Плато, соседский выродок!
Он холодно кивнул:
– Да, Джеймс, это твой дом. Твое наследство. Ты вспомнил?
– Я предположил. Ты ничего не делаешь зря. И раз уж рассказал историю с наследством… Я вспомнил волынку. И еще… там словно все знакомое, но маленькое, я вырос из этого дома.
– Я видел у тебя фотографию, – тихим ровным голосом поделился Мак-Феникс. – Старушка на фоне дома. Если тебе любопытно, там, на полке книжного шкафа ее альбом, в нем – та же фотография.
– И эту тему ты берег до нужного дня? Я, полагаю, должен вдруг растаять и все тебе простить, и покаяться в грехах, мой лендлорд, но только знаешь, Мак-Феникс… Не пошел бы ты! Я тебе не подстилка, не твоя собственность, я даже не твой врач! Я никто и хочу быть никем, ты меня так достал, что и словами не сказать, я больше не позволю тебе коснуться меня, не позволю рвать из меня жилы по одной, зажим, пинцет, совсем не сложная операция, доктор Патерсон, о, извините, я забыл наркоз! Натворишь дел, – ответишь, как все, в психушку пойдешь, если я сочту нужным. Материала на тебя – хватит троих упечь! Господи, вот угораздило влюбиться в такую мразь!
Он снова подошел и, улучив миг затишья, сгреб меня в охапку, и держал, держал, пока я рвался и бил его в открытый торс, и лишь шептал, просил, уговаривал его простить, успокоиться, он все наврал, я ему нужен, я его мальчик, его пингвин…
Но я уже не верил.
Без сил дрожал в его руках, перестав дергаться, понимая, что выгляжу глупо, и думал лишь об особой точке на шее: нажать, и я победил в смертельной битве, потому что его парализует до ночи. Той самой ночи, что он мне обещал за послушание.