Я сломал тебе жизнь, говоришь? Не помню. Дело в фотографиях, конечно, это Анна, подсуетилась, стерва, больше некому, отличный ход, решивший многие ее проблемы.
Но я-то тут при чем?
Ты не случайно забрел в комнату Марии, ты снова соврал, я тебя знаю! Ты выслеживал Анну, ты хотел сделать фото и показать отцу, отомстить ей той же монетой. Поэтому она испугалась и сорвалась. Она не просто избивала тебя, она тебя пытала. И бросила подыхать, не дождавшись внятного ответа. Это она сломала тебе жизнь, не я. Я сам прошел через ад, меня тоже пытали, мне кололи хуеву отраву, от которой нет противоядия. При тебе был бездарный Эшли, а со мной работал сам Диксон, сука! Нет, Курт Мак-Феникс, ты не выставишь мне счет, не посмеешь!
И все-таки, что же такого я натворил? Помоги мне, подскажи, Курт! Я хочу вспомнить!
– Джеймс, ты ужасен! Потерпи, доиграю и приду за своим. Сам. И никакие решетки меня не остановят.
Правильно, трепался. Я же сам все растрепал отцу!
…Я никак не мог уснуть. Я вообще плохо спал с того случая в церкви, плохо спал, плохо ел, стеснялся лишний раз взглянуть на Гэба и как-то весь робел, когда с ним разговаривал. Со мной творилось непонятное, одно я знал точно: я хотел еще раз взять Гэба за руку и вот так постоять вдвоем в церкви, а потом погулять по парку. За руку. Как много оказалось скрытого в простом прикосновении, а ведь и раньше мы здоровались по-мужски, и подавали друг другу руки, перелезая через преграды в коварных джунглях за замком. А оказалось, можно стиснуть прохладные пальцы Гэба, согреть их своим теплом – и вывернуть за это всю свою душу.
Я встал, подошел к окну, приоткрыл створку, чтобы глотнуть холодного воздуха с гор и остудить ненормальное сердце, скачущее дурным зайцем всякий раз, когда я думал о Гэбе.
Вдох, выдох, вдох, выдох. Это Гэб прочел в какой-то книжке, что если дышать правильно, в нужном ритме, можно запросто успокоиться, что-то там про шпионов вроде… Вдох…