Кажется, она слишком уж долго и внимательно пялилась на киберпротез, так что в следующем вопросе Кристофа не было ничего удивительного:

– Как ты потеряла руку?

Губы против воли сжались в тонкую линию.

– А, ерунда. Просто один сукин сын оказался хитрее и быстрее.

– И всё?

– А чего ты ожидал? Душераздирающей истории об ударах судьбы, смирении и преодолении? – она коротко рассмеялась. – Вот уж хрен там. Если кто и получил урок смирения, то только тот говнюк. Потому что грёбаное смирение – для тех, кто уже дохлый.

Кристоф усмехнулся:

– Тебя вообще хоть чем-нибудь можно пронять?

– Надеешься, что ещё не всё перепробовал? – она вновь непринуждённо хохотнула, в очередной раз пододвигая к нему опустевший бокал. – Пожалуй, кое-что есть, да. Я охренеть как боюсь сдохнуть в одиночестве. Так, что рядом не будет ни того, кто назовёт моё имя напоследок, ни того, кому можно будет плюнуть кровью в рожу из последних сил. Сдохнуть в одиночестве – это, мать его, жутко.

Кристоф прикурил очередную, потянулся было за пепельницей, но, не обнаружив её поблизости, протянул руку с сигаретой к Иррэн. Она вытянула ладонь навстречу и едва не вздрогнула от неожиданности, удивлённо сморгнув: его пальцы были ледяными.

– Ты что, замёрз?

Кристоф неопределённо качнул головой. И разлил по новой.

– Ты и сейчас продолжаешь? – вновь заговорила Иррэн. – В смысле – возить контрабанду. После того, как ушёл из армии.

Он кивнул:

– Да. Наработанные связи никуда не делись. Я знаю многих нужных людей, многие нужные люди знают меня. Но стало сложнее.

– Ещё бы. Работодателей для нового прикрытия ты выбрал, прямо скажем, дерьмовых. Лучше бы завёл семью и сделал вид, что пустился в затяжной тур по Внешнему Кольцу на военную пенсию – меньше было бы проблем.

– Я уже был женат. Больше не хочу.

– Что, неудачный опыт? – Иррэн насмешливо фыркнула. – Она хреново готовила? Сношала мозг? Считала, что ты недостаточно зарабатываешь? Или просто…

– Она умерла.

Иррэн сочла за благо заткнуться. Не её это дело – бередить чужие раны. Не её дело – приносить запоздалые и никому не нужные соболезнования. Тем более она никогда этого толком и не умела. И тем сильнее было её удивление, когда в затянувшемся молчании кто-то вдруг спросил её голосом: