– А часто летают? – спросила я.

– Не очень, – помотала она головой. – Никому особо не интересны путешествия в воспоминания других людей о каких-то других городах. Мы иногда просто так летали туда-сюда, интересно же. Мы это называем «играть в лангольеров» – можно сажать самолет на пустые заброшенные аэродромы, в кукурузное поле, в реку Гудзон. И не погибать, потому что в памяти только жизнь.

– Вот как хорошо, когда при жизни работа была интересная. А я в офис ходила.

– Зато вы теперь нам помогаете! – улыбнулась стюардесса. – Одно дело – пустые мысленные самолеты туда-сюда гонять, а тут – миссия!

– В смысле – миссия? – испугалась я.

– Ну, миссия же – помогать другим куда-то добраться. Мы как паромщики памяти – память летит в чужую память.

– Пришла память к врачу, а врач – тоже бабка, точнее, память, – с готовностью отозвалась я. – Я лечу на мамину родину. Мама оттуда эмигрировала, когда я еще не родилась.

– Скучаете по маме, – умилилась стюардесса. – Да, хорошее дело. Посмотрите, как там все. Я тоже обрадовалась, когда увидела ваш билет в системе – надо же, такая возможность посмотреть эту страну! Всегда хотела туда полететь, но боялась страшно.

– Да ничего страшного, нормальная развитая страна, – сказала я. – Только язык другой. Погуляете, посмотрите.

– Обычно после больших перелетов нам разрешают переночевать, – обрадовалась стюардесса. – Нам лететь четыре с половиной часа, это много. Так что точно останемся. Обратно тоже полетим вместе! Когда у вас там обратный билет? Обязательно только свяжитесь с нами через аэропорт.

Стюардесса отвела в меня в кабину пилота и познакомила со всеми.

– Мы когда видим, как в аэропорт приходит кто-то настоящий, сразу радуемся, как дети! Такое событие! – Усатый пилот обнял меня крепко-крепко, и я тут же вспомнила невыносимый сугроб вчерашней ночи.

– Не бойтесь, мы очень мягенько вас посадим, – уверил меня штурман.

– Я и не боюсь, – сказала я.

Но штурман знал, что я боюсь. И я знала, что он знает, что я боюсь. Что-то менялось, что-то неумолимо изменялось навсегда в воздухе, которым мы все были.

Самолет действительно сел мягенько, как в снег. В аэропорту было необычайно чисто – словно в хрустальной поликлинике из детского сна. Мраморные лестницы, сверкающие белые вазочки на подоконниках, и первый мрачный привет нехорошего чужого воспоминания – на пропускном пункте стояла на треноге большая черная винтажная видеокамера и снимала всех и каждого.

– Интересно, на пленке будет ровно тот же человеческий суп, который протекал мимо? – спросила я стюардессу, тоже проходившую контроль.