– Сраный сексизм, – грустно сказал штурман. – Или это не сексизм, а скорее экзотизация?

– Зато какие красивые! – едко процедил один из пилотов.

Мы вместе сели в шаттл до города. За окнами проносились невероятно роскошные пасторальные луга, леса и пастбища с овечками, переходящие в лазоревые озера, которые отражались в небе глубокими мерцающими зеркальными провалами. Календарные обстоятельства раннего февраля не мешали пастбищам зеленеть, овечкам – буколически бродить по серебряным озерным ободкам, а птичкам – вензелевато мурмурировать в небе сложными руническими узорами. Видимо, эти открыточные виды затмили здравый смысл – воспоминания оказались сильнее правды. В целом я с этим согласна: воспоминания настолько сильнее правды, что нет никакой иной правды. (Если ты с этим тоже согласна: пожалуйста, оставь здесь что-нибудь. Просто положи какую-нибудь вещь, которую тебе легче всего здесь оставить. Мы позаботимся об этой вещи, я обещаю тебе.

Я так много пообещала тебе после всего, как умерла (это не опечатка), что я не прощу себе, если не выполню хотя бы треть.)

На вокзале я попрощалась со стюардессой, взяла на всякий случай ее контакт (если ничего не получится, уверяла я себя, полетим обратно вместе) и пошла куда глаза глядят. Всюду расстилались широкие пустые улицы, на поворотах стояли и раскачивались торжественные, как памятники, бело-черные цапельные птицы-регулировщики, мостовые были вылеплены из сияющего светлого мрамора, и чистота была такая, что, казалось, тротуары протирают именно что белоснежными птицами.

Стюардесса и ее команда убегали в город в полном восторге – ну да, рассудила я, они профессиональные дрифтеры по чужим контекстам и воспоминаниям, им это все весело и интересно. Я нашарила в кармане коммуникатор.

– Лина? Меня слышно?

– Все нормально, – сказала Лина. – Видишь, связь есть, все хорошо. Синие Осинки, туда автобус восемьдесят шестой ходит, давай, не бойся. Идешь по проспекту прямо до круглой площади – и там садишься. Спросишь у кого-нибудь. Но не перепутай – автобусы зеленые, троллейбусы синие. В остальном они, наверное, не отличаются.

Как же, спрошу. Пока я шла до круглой площади, я не встретила ни души (и я имею в виду именно то, что я имею в виду). Контекста и фона тоже не было – город был монументальным и совершенно пустым. Это можно было отчасти объяснить тем, что основная масса дубликатов из этой страны эмигрировала; а еще тем, что в целом копировалось в столице не так уж и много мертвых людей: слишком дорого, слишком расточительно. Возможно, контекст, кромкой которого я мрачно катила к круглому кошмару автобуса, – это воспоминания всех, кто эмигрировал и предпочел запомнить это пространство как пустой мраморный короб.