– При других обстоятельствах, мой царь, – снова заговорил Джарс, – я бы первый настаивал на том, чтоб автора такой поэмы клеймили и изгнали из всех городов. Но сейчас… Карагартцы проповедуют, что господин Кханк – лжепророк. Мы же объявим, что, напротив, он – пророк, что время демиургов и Запределья кончилось, свидетельствами чему и чудо, явленное господином Кханком на Трех Реках, и твои руны, мой царь, и гибель Воплощенной.

– Да вы, никак, религию менять затеяли. – Вальдераса так поразила дерзость плана, что он на мгновение забыл даже о гибели Ассанты.

– Иначе нам придется вечно оправдываться, а твои противники всегда будут с козырями. Так не лучше ли сделать вид, что больше не существует никакого Извне? – улыбнулся Бальвир и достал из-за пояса свернутый лист. –   Вот, послушай, ведь не хуже, чем в Гальдаре: «В обычных вещах я неожиданно прозрел все мироздание, и невыразимым образом оно соединилось и слилось со мною, и вошло в меня, как будто между нами ничего не было, как огонь в железо и свет в стекло. Я стал всем тем, что прежде лишь видел и за чем наблюдал издалека. Я не знаю, как передать вам это чудо» (текст цитируется по переводу господина Норатиона Бенсена, который пожертвовал стихотворной формой для более точной передачи образной системы).

– Кэльва, – Вальдерас узнал, не мог не узнать учение Кханков, которое ему втолковывал отец Рагдара.

– А главный герой – Кшартар. Похож на тебя. Просто человек, не Воплощенный. Его могущество не от Запределья и не от Атальпас. Рагдар сохранил имена и события Гальдара, но наполнил их новым, нужным нам смыслом… Он выполнил свое обещание – тебе больше не понадобятся царские жертвы.

* * *

Бальвир убедил Рагдара встретиться с Вальдерасом.

– Ассанты нет, а вы оба еще живы! Займитесь царством, пока Ульм не стал провинцией Карагарта! – Бальвир бросал слова резко, надеясь стряхнуть апатию, овладевшую другом.

Час встречи с Вальдерасом близился.

Выпад, еще выпад, смена позиции, отход… Каждое движение Рагдар выполнял механически, совсем не так, как учил отец. Кэльва… Заглянуть в себя и сказать: это жизнь – и это я, это смерть – и это тоже я… Но с тех пор как кровь Ассанты пролилась на альгирд, заглядывать в себя стало невыносимо. Он читал, фехтовал, писал стихи женщинам для того, чтоб избежать собственных мыслей и воспоминаний.

Но рядом с Вальдерасом от себя не скрыться. В лице друга, осунувшемся от безысходного горя и неизбывной вины, Рагдар прозревал свои черты – взыскующие и гневные.