– Твой отец… – начал Пройас и ужаснулся тому, как сильно дрожит его голос.

Это так реально! Реально!

Должно быть реальным.

Ветер приносил вопли Орды, рев вопящих в унисон несчетных глоток заглушали более близкие крики. Пройас окинул взглядом свиту, убедившись, что ему не стоит опасаться чужих ушей. Впрочем, в противном случае Кайютас и сам не стал бы начинать подобный разговор.

– Мы без конца размышляли о нем, когда были детьми, – продолжал Кайютас, словно никуда не торопясь. – Я. Доди. Телли. Даже Серва, когда достаточно подросла. Как мы спорили! Да и как могло быть иначе, если он значил так много, а видели мы его так мало?

Отвечая исступленному взгляду Пройаса, взор его слегка затрепетал.

– Отец то, – сказал он, покачивая головой на манер напевающего мальчишки, – отец сё. Отец-отец-отец…

Пройас вдруг ощутил, как усмешка расколола его одеревеневшее лицо. В Кайютасе всегда чувствовалась некая легкость, разновидность ничем не пробиваемой самоуверенности. Ничто и никогда, казалось, не тревожило его. Именно это, с одной стороны, позволяло не прилагать ни малейших усилий, чтобы полюбить его, а с другой – во всяком случае, иногда – создавало иллюзию, что он исчезнет, словно лик, отчеканенный на монете, если посмотреть на него с ребра.

– И каковы же были ваши ученые умозаключения? – спросил Пройас.

Вздохнув, Кайютас пожал плечами:

– Мы ни разу не смогли ни в чем сойтись. Мы спорили много лет. Мы рассмотрели все, даже еретические варианты…

Его вытянутое лицо сморщилось от нахлынувших раздумий.

Дунианин.

– А вам не приходило в голову спросить у него самого? – сказал Пройас. И вдруг осознал, что он, несущий цветок утраченной им веры в распахнутые челюсти битвы, которую поэты будут воспевать веками, затаив дыхание внимает рассказу о чьих-то детских годах.

Что же случилось с ним?

– Спросить у отца? – рассмеялся Кайютас. – Сейен милостивый, нет. В каком-то смысле нам и не нужно было: он видел в нас все эти споры. Всякий раз, когда нам доводилось обедать с ним, он непременно делал какое-нибудь заявление, которое опровергало любую теорию, что казалась нам в тот момент самой удачной. Как же это бесило Моэнгхуса!

С одной стороны, сходство юноши со своим отцом делало различия между ними более явными, но с другой… Пройас вздрогнул от внезапно пришедших воспоминаний о своей последней встрече с Келлхусом и поймал себя на том, что отводит взгляд от закованной в нимиль фигуры имперского принца.

Чтобы тот не заметил.

– Разумеется, во всем разобралась Телли, – продолжал Кайютас. – Она догадалась, что мы не можем понять, кем на самом деле является отец, потому что он не существовал вовсе – был, по сути, никем…