Лишь на охоте и последующих пирах вирои вкушали дары элхусиоли – нелюдского даймоса изобилия. Их облавы и погони за дичью были достойны легенд и песен.

Поговаривали даже, что сам Хузъелт – Темный Охотник – иногда присоединяется к ним, а Седая Шкура – мантия, сшитая из меха огромного белого медведя и заменявшая владыкам Вири корону, – считалась даром этого ревнивого и переменчивого Бога.

Астрологи Нин’джанджина наблюдали за Имбарилом, звездой, которую люди называют Гвоздем Небес, задолго до того, как она, яростно засияв, вдруг разрослась. Но они не предсказали бедствия, что обрушились на Вири тремя годами спустя. Да и как бы могли они догадаться о чем-то подобном, если сами Боги оказались несведущими и посрамленными.

Падение Ковчега изменило все.

Те, кому довелось засвидетельствовать этот кошмар и повезло пережить его, утверждали, что принесший основные разрушения удар каким-то загадочным образом предшествовал низвержению самого Ковчега. Что огромный золотой корабль падал не быстрее чем обычное яблоко. Что он рухнул прямо в яркую вспышку и вздыбившиеся до неба скалы – результат первого, более сокрушительного удара. Грохот падения был слышен по всему миру. Летописцы повсюду, вплоть до самого Кил-Ауджаса, описывали раскаты ужасного грома, рокот и гул, вызвавшие рябь на недвижных прежде водах и смахнувшие пыль с резных каменных панно.

Ослепительная вспышка, оглушающий грохот землетрясения. Чудовищные толчки, убившие десятки тысяч нелюдей в недрах Обители. Остававшиеся на поверхности искали укрытия в глубинах Вири даже тогда, когда замурованные внутри изо всех сил боролись за свои жизни, пытаясь выйти наружу. Исполинский пожар распространялся, словно раздувающийся мыльный пузырь. Казалось, что сама преисподняя, поглощая небо и землю своим испепеляющим пламенем, шествует по несчастной стране, расширяясь идеальной дугой. Спастись сумели лишь те, кому удалось проникнуть в развалины подземелий своего сокрушенного дома.

Воздвиглись горы. Леса повсюду или испарились, или оказались повалены. Все, ранее живое и цветущее, ныне либо лежало мертвым, либо страдало. Десятки человеческих племен попросту исчезли. На тысячу лиг во всех направлениях мир дымился пожарами, охватившими даже Ишариол, а небеса полыхали алыми отсветами до самого Сиоля.

Как сообщает Исуфирьяс, Нин’джанджин нашел в себе силы обратиться к ненавистному Куйяра Кинмои, столь отчаянным было положение сынов Вири:

Но Куйяра Кинмои, предпочтя чести сладость отмщения, затворил перед собратьями Вири и сердце свое, и свою Обитель. И так жестокость породила бесчестие и злобу, а предательство вскормило предательство. Нин’джанждин и уцелевшие вирои обратились душами своими к Ковчегу. Забушевали войны. Инхорои сотворили оружие из извращенной их руками жизни. Минула темнейшая из эпох, и само имя Вири стало ныне лишь синонимом безрассудства и скорби, лишь первой, хоть и глубочайшей, могилой, скрытой в простершейся на весь этот мир бескрайней тени Инку-Холойнаса.