И на несколько удивительных мгновений Орда, во всяком случае южная часть ее, затихла. Кепалорцы длинным ожерельем разрывов, в сердце каждого из которых ярился, крушил врагов всадник, вооруженный копьем, вспахали клубящиеся массы, убив множество тварей, но не настолько много, чтобы толпы вновь не сомкнулись за ними, и посему казалось, что они пробираются вброд сквозь вопящее бурное море. Мужи Ордалии мчались следом, силясь догнать всадников, задыхаясь от изумления и усталости. Грута Пираг, инграульский мечник с гор Вернма, вырвался вперед, узрев крутящийся и вскипающий хаос в передних рядах врага. «Обе-е-еда-а-ать!» – возопил он громким заунывным голосом, подражая крику своей возлюбленной матушки. Едва ли дюжина душ поняла, не говоря уж о том, чтобы услышать его вопль, и все же наступающие ряды взорвались смехом, радостным ликованием, и смех прогнал прочь всякие колебания, последние остатки сдержанности – и тут же сменился ревом безумной ярости, охватившим целые народы.

Побоище началось так, как бывает всегда, – с немногих нетерпеливых душ, которые в своем буйстве и бешенстве вырвались из наступающих рядов и обогнали остальных. Один галеот даже срывал с себя на бегу доспехи и одежду и, когда он в конце концов набросился на врага со своим упершимся в живот, изогнувшимся фаллосом, на нем уже не было ничего, кроме сапог.

Прочие присоединялись к нему, словно мотыльки, привлеченные светом славы. Еще и еще – некоторые кидались спасать своих обезумевших братьев, другие же отвечали зову внезапно пробудившегося голода, вдруг разверзшегося в их чреве, словно древняя, раскрывшая пасть дыра.

Убивай! Лишь у немногих в мыслях билось это слово, но все они следовали ужасающему и нехитрому ходу событий. Убивай. Убивай! Передние ряды истончались, а затем исчезали. Командиры срывали глотки, силясь восстановить в своих отрядах хоть какое-то подобие порядка.

Но, отбросив последние остатки дисциплины, мужи Ордалии единым существом прянули на своих врагов. Их рты источали слюну.

Саубон проследовал за своим святым аспект-императором в исполинскую тень Циворала. В ушах у него звенело.

– По всей видимости, они долго готовились к моему прибытию, – объяснил Келлхус, голос его все так же пренебрегал окружающим грохотом. Чародейские гимны Лазоревок возносились в унисон, эхом отражаясь от горизонта. Однако лишь его слова были слышны сейчас, они без труда прорывались сквозь шум настолько чудовищный, что казалось, будто он становится основой, сутью любого слуха, непрекращаюшейся молотьбой, беспрестанными ударами, крушащими зубы и кости.