– Да… хочет.

Они были столь крохотными – лишь частичками самих себя. Выживший понимал, что множество побуждений таилось где-то во тьме, предшествуя их душам. «Они» начинались лишь в тот момент, когда что-либо говорили – и не раньше. И посему именно разговор казался им тем, в чем они нуждались просто для того, чтобы быть.

– Последуешь ли ты ее желаниям? – спросил он, провоцируя старика, ибо уже знал ответ.

Волшебник искоса взглянул на него. Он знал, что обманывал сам себя, что на самом деле он столкнулся с тем, чего был не в состоянии постичь в достаточной мере. Он осознавал даже свою неспособность предвидеть, но ему все равно не удавалось убедить себя в том, что он находится в опасности. Да и как бы он мог, если подобная слепота составляла для него саму основу, сущность того, что значило «быть»? О каком предвидении, о каком начале могла идти речь, если еще даже не начался ты сам?

– Возможно…

Неуверенный взгляд. Лицо, изо всех сил старающееся в своем выражении сохранить видимость решимости. Знание делало старика слабым – понимание того, сколь велика пролегающая меж ними пропасть.

– Мой отец что-то забрал у тебя.

Увидеть это было не слишком сложно.

Мимолетное дрожание собравшихся вокруг его глаз морщин. Набухание слезных протоков. А глубже запутанный, извивающийся, ищущий выхода клубок из страстей и мыслей.

– Да, – молвил волшебник, глядя в сторону вздымающихся крутыми откосами далей.

Первое признание истины. И чем больше подобных признаний Выживший сможет извлечь из смутной мешанины, которой являлась душа этого человека, тем в большей степени он сможет им овладеть.

Маленькие истины. Он должен собрать их одну за другой, подобно сотне камней.

Старик кашлянул, чтобы дать себе время поразмыслить, а вовсе не для того, чтобы прочистить горло.

– Да, именно так он и сделал.

Мать беременной женщины, Мимары. Келлхус забрал ее.

В размышлениях Выжившего рождались ветвящиеся схемы из объяснений, каждое из которых тщательно оценивалось согласно имевшимся доказательствам.

С каждой выделенной и отобранной Причиной ее конкуренты растворялись во тьме, инициировались новые циклы предположений, шестеренки крутились внутри крутящихся шестеренок, крутившихся в других шестеренках…

Зачем Келлхус забрал ее? Чтобы принудить этого человека к чему-то? Чтобы произвести потомство? Основываясь на чем-то еще?

Была лишь одна возможность. Всегда лишь одна. Ибо так устроена сама суть постижения: оценка, отбор…

И бойня.