Выживший отвернулся, прервав созерцание колеблющихся в жаре костра образов Мимары и Ахкеймиона, поместив мальчишку в пределы своей беспредельной машины постижения. Он потянулся вперед, коснулся ладошкой, сложенной лодочкой, изгиба детской щеки. Часть вгляделась в испещренную шрамами кожу, которая лежала поверх кожи гладкой.

– Душа – это Множество, – молвила еще одна часть.

– Но мир – одно, – недоуменно ответил мальчик, ибо этот катехизис стал ему известен одним из первых.

Выживший, позволив своей руке соскользнуть с его щеки, возобновил изучение пары спутников.

– Но я не понимаю, – настаивал тонкий голос где-то с краю.

Всегда такой открытый, такой доверчивый.

– Причина есть мера расстояния между вещами, – произнесла одна из частей, пока другая продолжала пристально наблюдать за парой, – вот почему сила дуниан зиждется на способности выбирать Кратчайший Путь.

– Но как она узнала о камнях? – спросил мальчик. – Каким из возможных путей к ней пришло это знание?

Часть, которая слышала звуки, кивнула.

– Никаким, – прошептала часть, произносящая речи.

Часть, которая надзирала за всеми прочими, контролируя их усилия, сопоставляя сценарии и возможные последствия, вовлекала в каждый из вариантов предстоящих событий условие гибели женщины. Но, просто объявив о его намерениях, та катастрофически усложнила их исполнение.

– И что это значит? – вновь спросил мальчик.

Разрезы, и разрезы, и разрезы…

– Что мир, – начал голос, – один во всех отношениях.

Части мяукали и вопили во тьме.

– О чем ты?

Что-то, возможно, какое-то отчаяние, таящееся в модуляциях детского голоса, заставило неисчислимые метания, раздирающие его душу, приостановиться. «Зачем? – спросила часть. – Зачем замышлять ее смерть, не сумев постичь основание, в котором коренится произошедшее?»

Выживший перевел взгляд на мальчишку:

– О том, что все это в каком-то смысле уже случилось.