Беременная женщина не столько посмотрела, сколько воззрилась на него, выражение ее лица стало совершенно необъяснимым. Сумерки укрыли пропасти и вершины за ее спиной, превратив все дали в завесу из пустоты и небытия, на фоне которой женщина казалась сидящей практически рядом – в какой-то угрожающей близости.

– Спира фагри’на.

И Выживший различал всю множественность, всю ту суматоху и путаницу, что являлись Причиной, пребывавшей внутри. Ту часть, что произносила слова, не будучи способной к их осмыслению. Ту часть, что слышала произнесенное и присваивала его. Части, которые порождали, и части, которые впитывали.

– Взгляни мне в лицо.

Но среди всего этого многообразия он нигде не мог разглядеть его: источник ее убежденности, Причину.

Безумие, как он и предполагал.

– Пилубра ка?

– Видишь ли ты его? Оно отражается в моих глазах – видишь?

Вопрос прошел насквозь, минуя Выжившего. Он лишь уловил его сетями своего лица.

Ее улыбка могла бы принадлежать дунианину, ибо лишена была любых наслоений, будучи лишь непосредственным проявлением наблюдаемого ею факта.

– Тау икрусет.

– Твое проклятие.

Она была неполноценной – но в каком-то глубинном, неочевидном смысле. Нечто, погребенное весьма основательно, часть, пораженная страхом, завладевшая частью, способной видеть и порождать галлюцинации, которые овладевали частями, делающими выводы и произносящими речи, – все это в конечном итоге производило видения, не вызывавшие никаких сомнений. Выживший понял, что решить проблему, которую представляла собой Мимара, будет намного сложнее, чем ему виделось изначально. Трудно настолько, что он, пожалуй, вообще отложил бы эту задачу, если бы Мимара не обладала таким влиянием на Друза Ахкеймиона.

Ветер трепал языки пламени, разбрасывая искры. Ее лицо пульсировало багряными отсветами.

– Дихуку, – молвила она, улыбаясь, – варо сирму’тамна ал’абату со каман.

Старый волшебник насупился.

– Она говорит, что ты собрал сто камней…

Выживший невольно моргнул. Катастрофический провал.