Впрочем, возможно, пока и этого было достаточно.

Он обратился к старику:

– Ты обнаружил…

– Тивизо коу’фери, – прервала его беременная женщина. Она часто наблюдала за ним с хищным недоверием, и поэтому теперь он упустил из виду, как сильно вдруг преобразилось ее лицо.

Старик повернулся к ней, хмурое неодобрение, сквозившее в его чертах, сменилось тревожным узнаванием – выражением, которое он уже хорошо различал. Ахкеймион не столько опасался самой женщины, понял Выживший, сколько ее знания…

Или его источника?

Старый волшебник повернулся обратно, яростное биение его сердца не сочеталось с внезапной бледностью, нахлынувшей на лицо.

– Она говорит, что зрит Истину о тебе, – сказал он, нервно облизнув губы.

Выживший слышал, как по-воробьиному быстро колотится сердце старика, чуял запах внезапно сдавившего его постижения.

– И что она видит?

Онемели, понял Выживший. Его губы попросту онемели.

– Зло.

– Она просто обманывается моей кожей, – ответил Выживший, полагая, что столь примитивные души не отделяют уродство внешнее от внутреннего. Однако он увидел, что ошибся, еще до того, как старик покачал головой.

Колдун перевел женщине сказанное.

Веселье, мелькнувшее в ее глазах, было подлинным, хоть и мимолетным. Она не доверяла даже его невежеству, ибо ее подозрения в отношении обоих дуниан укоренились чересчур глубоко. Но было что-то еще, что-то, кравшее ее смех, душившее ее мысли… какая-то нутряная, глубинная реакция на то, что она действительно видела и что он ошибочно принял за обычное отвращение к его внешнему уродству.

– Спира, – произнесла она, – спира фагри’на.

Ему не нужен был перевод.

– Взгляни. Взгляни мне в лицо.

– Она хочет, чтобы ты посмотрел ей в лицо, – сказал старый волшебник, и в его голосе слышалась увлеченность. Выживший глядел на него… один удар сердца, два… и понял, что для Друза Ахкеймиона грядет великое испытание, столкновение принципов с принципами, ужаса с ужасом, доверия с надеждой.