Возможно, он смог бы.
Ее город и дворец полнились плачем и криками. Она преодолела Ступени процессий, успев заметить, как нариндар исчезает меж огромных бронзовых створок портала, ведущего в имперский зал аудиенций. Она следовала за ним, забыв про дыхание. Ее, конечно, удивляло, что нариндар пробирается куда-то сквозь дворцовые покои, но, с другой стороны, вообще все, связанное с этим человеком, было словно окутано снежной пеленой, цепенящим покровом неизвестности. Она провела кончиками пальцев по шеренге киранейских львов, оттиснутых на бронзе входной двери, полузаваленной обрушившейся каменной кладкой, а затем тихо проскользнула сквозь приоткрытую створку.
Царящий внутри зала аудиенций сумрак сперва сбил ее с толку. Она всмотрелась в обширные, изысканно отделанные пространства, пытаясь отыскать признаки присутствия нариндара, взгляд ее скользнул вдоль поблескивающих линий, образованных основаниями колонн – как небольших, так и по-настоящему грандиозных.
Его нигде не было видно.
Более не пытаясь скрываться, Эсменет шагнула в придел величественного зала. До ее чувств доносился запах менеанорского бриза, необъятного неба и даже остаточный душок ее утреннего совещания с министрами…
Аромат купаний ее сына…
Вонь внутренностей ее дочери…
Впереди нее разверзшаяся дыра на месте стены сверкающим, серебрящимся ореолом обрамляла силуэт трона Кругораспятия. Эсменет замерла в одноцветных лучах этого сияния, лишенная даже тени страха, несмотря на то что наконец поняла, зачем нариндар заманил ее сюда.
Ведь такова судьба, которую определила ей Блудница – всегда лишь пытаться править. Быть игрушкой в чьих-то руках.
Быть прокаженной мерзостью, облаченной в шелка и золото, – дохлой плотью, гниющей под ласкающей взгляды личиной!
Она стояла здесь, такая маленькая в сравнении с простершимся во всех направлениях полом огромного зала, такая крошечная под сенью воздвигнутых ее мужем громадных колонн. Она даже закрыла глаза и пожелала, чтобы смерть ее наконец явилась. Глазами своей души она видела, как этот человек, Иссирал, ее нариндар, ее священный ассасин, движется к ней без какой-либо спешки или опасения, не прилагая усилий, и его нож, увлажненный и бледный, плывет и скользит, выставленный вперед. Она стояла, ожидая пронзающего удара, и готовая, и противящаяся ему, каким-то образом прозревая, как содрогнется ее тело от вторгнувшейся стали, как постыдно растянется она, рухнув на жесткий каменный пол.
Но удара все не было. Огромные пространства зала аудиенций оставались тихими и пустынными, не считая заплутавшего воробья, бившегося о сети, что свисали со сводов, смыкавшихся выше отсутствующей стены. Ее горло пылало.