Кошмар, что преследовал его прямо сейчас, был подобен образу этой жуткой казни – куда-то утягивающая его темнота, нечто, что он мог яростно молотить и пинать изнутри, не имея возможности освободиться. Он словно «отправился в кошелек» – только тонущий чудовищно долго и погружающийся в какие-то совсем уж невероятные глубины.
Почему-то, и он не вполне понимал почему, с того места, откуда он сейчас смотрел, он мог видеть самого себя, висящего перед Анасуримбором Келлхусом, как и объявшую их обоих, расколовшую мир круговерть. Меч аспект-императора сверкнул, отсекая, казалось, кусочек от самого солнца, и Маловеби вскрикнул, ибо его голова свалилась с плеч, упав на устланную коврами землю.
Его собственная голова катилась, как кочан капусты!
Тело Маловеби задергалось в неодолимой хватке этого человека, истекая кровью, опустошая само себя. Бросив меч на ковер, аспект-император схватил одного из декапитантов и, сорвав с пояса свой дьявольский трофей, водрузил сей невыразимый ужас на обрубок шеи чародея Мбимаю.
Непобедимый Анасуримбор Келлхус изрек слова. Глаза его запылали, словно раздуваемые мехами угли, воссияв инфернальными смыслами.
Иссохшие ткани мгновенно срослись с еще теплой плотью цвета эбенового дерева. Кровь хлынула внутрь, увлажняя вялый полуистлевший папирус, заменявший декапитанту кожу, и превращая его в нечто ужасающее, отсыревшее и выглядящее словно тюк просмоленного тряпья. Аспект-император выпустил создание из рук, абсолютно безразлично наблюдая за тем, как оно рухнуло на колени и закачалось…
Маловеби вопил, пиная и царапая окутавшую его мешковину своего извечного кошмара, задыхаясь от ужаса, преследовавшего его всю жизнь, – стать утопленником.
Мерзость подняла его руки, удерживая их напротив своей искореженной колдовством личины, впитывая его кровь своим проклятым мясом и кожей. Маловеби верещал, наблюдая за тем, как возрождается, восстает его собственная демоническая копия.
Вихрь всеразрушающей мглою ревел вокруг них.
– Возвращайся во Дворец Плюмажей, – воззвал аспект-император к своему нечестивому рабу, – положи конец роду Нганка’ кулла.
У него не осталось легких, и выдыхать он мог лишь пустоту. И он выл до тех пор, пока пустота не сделалась всем, что от него осталось.
Глава семнадцатая Горы Дэмуа
Глава семнадцатая
Горы Дэмуа
Стоять выше всех под солнцем одинаково страстно желают и дети, и старики. Воистину, идущие годы и возносят нас, и умаляют. Но там, где детские грезы суть то, что ребенку и должно, мечтания старика не более чем потуги скупца. Проклятие стареющего мужа – наблюдать за тем, как его стремления ниспадают все глубже, все больше погружаясь в мрачные тени порока.