– Ну давай, – рискует она возвысить голос.

Мальчик нечеловечески ловко скользит вниз по огромному вязу, его руки и ноги цепляются, похоже, даже за пустоту. С глухим стуком он, слегка присев, спрыгивает в гниющие под пологом леса листья. Прежде чем она успевает осознать это, ее рука оказывается в его крабьей ладошке. Он грубо и с невероятной силой тащит ее назад, к старому магу. Грохот все ближе, все громче. Панический ужас мурашками колет ее спину, сбивая шаг. Она видит упавшее дерево, вывернутую ложбину под его корнями. Она замечает дикое бородатое лицо Ахкеймиона, выглядывающего сквозь по-осеннему пожухшую траву. Грохот вздымается, сперва представляясь монотонным, единым шумом, а затем рвется, как переполненный пузырь, становясь какофонией стучащих копыт и жалобного лошадиного ржания. Она несется так, словно стремительно падает куда-то следом за своим животом, тем не менее всякий раз успевая подхватить себя, почти всякий…

Нас поймали, каким-то – слишком уставшим, чтобы бороться, – кусочком души понимает она.

Но мальчик считает иначе. Он тащит ее, до синяков сжимая ее руку своей железной клешней, мчится изо всех сил. Наконец они мешаниной конечностей, грязи и глины, прорываются сквозь крапивную завесу в жалящий сумрак.

– Сейен милостивый! – вполголоса вскрикивает Ахкеймион. – Что ты…

Грохот усиливается так, будто копыта стучат о землю прямо над ними. Она инстинктивно поднимается на ноги, чтобы окинуть взглядом опасность – заглянуть в глаза своему року. Но мальчик снова хватает ее, тащит вниз. От него несет прокисшим потом, поскольку он давным-давно не мылся, но в то же время пахнет и чем-то сладковатым – запахом его юности. Они замирают. В самом центре, во чреве окружившего их грохота, трое, прижавшись бок о бок, все же странным образом остаются каждый сам по себе, укутанные спасительным сумраком – не считая луча солнца, драконьим когтем уткнувшимся прямо в ее живот. Скользящие тени. Бьющие копыта. Шумное фырканье и сдавленное, возмущенное ржание. Этих намеков им вполне достаточно.

Скюльвенды. Ужасный Народ Войны мчится куда-то сквозь мертвые земли Куниюрии.

Ну пожалуйста!

Впоследствии она подивится тому, что в тот момент каждая ее мысль стала молитвой.

Из-за выкорчеванного дерева, преграждающего путь, всадники огибают их заросшее травой укрытие по широкой дуге. Руки сами собой творят нечто вроде охранных знаков, хотя беглецы и лежат напрягшись и скорчившись. Лишь мальчик остается совершенно неподвижным. Затем грохот отдаляется, ускользая куда-то вперед, и отдельные звуки вновь сливаются воедино, становясь неотличимыми друг от друга.