Она снова ложится, уступая своему истощению, отдаваясь прохладе, погружаясь в уносящее мысли забытье.

А ему приходится выносить меня…

Ее клонит и наконец опрокидывает в какое-то подобие сна. Где-то у ночного горизонта бушует и вспыхивает молниями далекая буря.

– Что ты делаешь?

Голос Ахкеймиона достаточно резок, чтобы прорваться сквозь ее приглушенные чувства. Она выпадает из своего забытья. Несколько месяцев назад она просто поднялась бы, но теперь не дает живот, и она, цепляясь за траву, перекатывается на бок, словно перевернутый на спину жук.

– Кирила мейрват дагру, – произносит мальчик.

Ночь утвердила права на весь мир, сделав его своей добычей. Мимара видит старого волшебника, но скорее как некую форму, чем как четкий образ. Его рваный силуэт виднеется вроде бы неподалеку, но все же на некотором расстоянии – в четырех или около того шагах от ее ног. Она поворачивается к мальчику, сидящему скрестив ноги справа, рядом с ней. Его глаза сияют, взыскуют. Он, положив клинок плашмя на левое бедро, разглядывает ее бронзовый нож – «Бурундук», который она умыкнула из сауглишской библиотеки. А в своей крабьей ладони он держит…

– Эта штука… заставляет его… светиться, – осторожно произносит мальчик на шейском.

Она замечает, что мальчик проводит хорой, которую держит в правой руке, по всей длине колдовского клинка. Отблески света ясно показывают, как он сгорбился, увлеченный увиденным чудом, и подчеркивают гротескную уродливость его искалеченной ладони, и оттеняют невинность его юного лица.

Она рефлекторно бьет его, как бьют ребенка, который резвится слишком близко от открытого огня. Мальчик перехватывает ее запястье без малейшего усилия или беспокойства. Как и всегда, в его взгляде читается не более чем любопытство. Она выдергивает руку, напрямую тянется к его бедру, забирая «Бурундук» и свою хору. Один яростный удар сердца она жалеет мальчишку, одновременно свирипея и раздражаясь.

– Нельзя! – говорит она ему, будто дрессируя щенка. – Нельзя!

– Нож, – говорит Ахкеймион, по-прежнему держась на расстоянии – из-за хоры, понимает она. – Позволь взглянуть на него.

Фыркнув, она перебрасывает нож ему. Она вдруг понимает, что старый волшебник говорил правду – им необходимо было всю ночь продолжать бежать прочь из этих мест. Ее охватывает дрожь, она неловко вертит в руках хору, пытаясь убрать ее обратно в мешочек. Ругнувшись, она садится на корточки и начинает водить рукой по усыпанной листьями земле.

– Эмилидис, – задумчиво молвит старый волшебник хриплым голосом.