Пришли в тупик, к глухой стене. От двух крайних мест поднялись грустные парни, поклонились, поднеся руки к груди. Машинально отметилось: жуки нового цвета, фиолетовые. Бледный старец сказал несколько слов, один парень подошел к Кольке, второй – к Бурмистрову. Пригласили сесть.

Сели в метре друг от друга. Володька, торжественно-бледный, перед своим шаром, Колька перед своим. Край желоба закрыл чавкающие ротики, перед самым лицом оказалась оранжевая тьма воронки.

Старик, Ахука и Брахак расположились во втором ряду. Колька покосился – старик сидит, приоткрыв рот, жилистая шея вытянута от избытка внимания.

– Йе… – пропел парень с фиолетовым жуком.

Парень как парень. Глядит так, как все здесь глядят, будто все на свете знает.

– Йе…

Он догадался, повторил звук.

– У-у-у…

Повторил и это.

– А-о…

Пожалуйста… Как в музклассе, пой себе «ре» третьей октавы. Сольфеджио.

Учитель быстро запел, обращаясь к воронке. Та шевельнулась, ответила тонким визгом: «И-иуиа-айе-э – в разных тонах. Потом еще, но приятней, без визга. Вроде пастушьей жалейки: «И-у-у-ту…» Колька почувствовал – от него ждут, чтобы он поговорил на своем языке. Он посмотрел на учителя. Тот кивнул, заламывая густые брови.

– Ну что я вам скажу… Жила-была курочка… то есть баба. Была, понимаете, у нее эта – курочка-ряба. Ну что, хватит?

Воронка опять запела – длинно, грустно, замедленно, как солнечные полосы тянутся на закате. Кольке становилось все спокойнее – сидишь, ни дать ни взять заклинатель змей. Пение!

– Каопу, – сказал учитель. Колька понял – нужно повторить. Он повторил сразу правильно и подмигнул Ахуке. Тот медленно улыбнулся. Старец закивал, восторженно сжимая руки.

– Каопу, – повторил учитель и пропел два звука: «у-у, а» в «до» и «ми». Колька тоже повторил и пропел. Вот как – предмет можно обозначить и словом, и пением без слов.

«Э, нет – эта штука посложней магнитофона, Бурмистров», – легко подумал он, и в этот самый момент с ним случилось нечто, чего он никогда потом не мог объяснить и понять. Слова полились рекой в его мозг. Воронка их выпевала, учитель произносил, а он, Николай Карпов, впитывал все легче и легче, с наслаждением легкости и удачи. Слово влетает, как ласточка в гнездо, и ложится на место, как кирпич в стену, голова приятно согревается, и так весело, хорошо на сердце! Он чувствовал, что дважды повторять не надо, запомнит и с одного раза, и учитель перестал повторять слова. «Ходить. (Ходить вообще – понял Колька.) Ты. Я. Я хожу. Я сажусь. Я встаю. Ахука, встань! Сядь. Он сидит. Ты сидишь. Он говорит. Брахак говорит. Брахак, скажи! Ты – человек. Я – человек. Брахак, кто ты? Я – человек. Он – человек».