– Колья, скажи, кто ты? – спросил учитель.

– Я – человек… – проговорил он и спел то же самое: «И-о», в звуках «до» – «соль», и чуть не заплакал от счастья. Он – человек! Он говорит и поет!

«Ходить, голова, ты, я, камень, спина – кто они?»

«Слова», – подумал Колька.

– Слова, – пропела Нарана.

– Слово? – спросил учитель, показывая на пистолет.

– Пистолет, – ответил он по-русски.

– Пьистолльет, – повторил учитель. – Я не… – (пауза), – это слово.

Колька заполнил паузу по-русски – «знаю».

С этого понятия началась группа абстракций: «знать, изучать, действовать, запоминать, верить, соотноситься…». В бешеном и все нарастающем темпе на Николая Карпова обрушивались слова. Но он был и сам не промах, о учителя, Николай Карпов брал английский по кембриджской программе… Краешком-краешком мозга он успевал оценивать их методику; успевал гордиться собою: он запоминал мгновенно, прочно и отвечал Воспитателю все более сложными фразами. Наконец иссякло и удивление, он перестал ощущать себя, а слова, летящие из оранжевой воронки, четырехзвучные-четырехнотные слова, стали видимыми. Они мерцали и окрашивались, вращались в оранжевой мгле. Выплывали многорельефные фигуры, серебристые и переливающиеся радужной пленкой, и форма их и мера были геометрически совершенными, причем буквам соответствовала горизонтальная плоскость, а тону и продолжительности звука – две вертикальные, и эта чудная геометрия озвучивалась голосом Воспитателя, повторявшим слова на раджане. Но голос отставал от мягкого цвета фигурок, и они говорили свое, и оказывалось, что мир также устроен геометрически совершенно, стоит лишь сущностное понять и выразить символами, вот так! Ах, что такое жизнь, обладание, смерть, и рождение, и счастье? – звуки, звуки, четырехмерные, вечно переменная вибрация времени…

– Мысль потешная! – беззвучно расхохотался он. – Ты разве не сущностна, разве ты – четырехмерный звук? Как мне называть тебя?

– Нарана, – был ответ, что означало «Великая Память».

Смех мелькнул в потоке слов, как фонтанчик на гладкой поверхности. Было счастье запоминать слова, слушать молча и запоминать и помнить их, ибо высшее счастье не в действии, но в памяти, и в ней же истина.

– Погоди, – взмолился он. – Говорю тебе, путаешь ты, смущаешь!

Что-то мягкое, неслышимое подступало к нему, вдруг его схватили за плечи. Голос извне приказал:

– Поблагодари Нарану и Воспитателя! И встань!

Он улыбался. Пропел, улыбаясь: «Пришелец без касты благодарит и уходит». Кровь, горячая, как неразведенный спирт, отливала от мозга. Он был еще беспечный, легкий, как верхняя фермата Карузо, – полетность, волшебная вибрация, перламутровые плечи Коломбины!