Взгляд наглого фэйри из осуждающего стал торжествующим, мол, а что я говорил, и Аэлло отдернула руку.

Август повернулся к ней.

– Не злись, – сказал Август, и глаза его потемнели, точно костер в пещере потух. – Просто я тогда… – и осекся, замолчал.

– Не надо, Август, – попросила Аэлло. – Я не хотела.

Август кивнул.

– Ты говорила, что едешь через Цац. Я быстро купил новую лошадь и помчался догонять, но по дороге догнать не удалось. А когда дошел до Цаца, на мои расспросы о путешествующей гарпии с фэйри все как-то странно отводили глаза. Со стражей тоже происходило что-то неладное. На моих глазах целый отряд покинул ворота и ускакал. Через какое-то время еще один отряд проехал в том же направлении. Я уж подумал, стряслось что. Спрашиваю у прохожих, они кривятся, говорят, у сына эпарха день покровителя. Отловил одного мужика, сунул серебряник. Мужик повторил, что и другие и сплюнул с досады. Что так, спрашиваю, не любите свою власть? А за что ее любить, отвечает, то же самое горапоклонство, только раньше у нас дети исчезали, а теперь заезжие гарпии.

– Погоди!

Аэлло встрепенулась.

– Такой невысокий, сухой, в коричневом, волосы в хвост?

– Да, – рассеянно ответил Август, – откуда знаешь?

– Дальше! Дальше! – потребовала Аэлло.

Август залюбовался ей – кудри растрепались, зеркальные глаза так и блестят, бледные щеки, наконец, тронул румянец. Усталая, замученная, и все равно самая красивая! С трудом оторвав взгляд от лица Аэлло, Август продолжил рассказ:

– Что ты сказал – кричу, значит, ему. Если моя невеста пострадала, я от вашего города камня на камне не оставлю! Ну, это я так сказал, про невесту, чтобы убедительней.

Даже при свете костра видно, как щеки Аэлло тронул густой румянец. Она отвела взгляд от откровенно ухмыляющегося фэйри, посмотрела на огонь, и духи огня принялись махать ей тонкими ручками, посылая свои брачные приветствия, а один, самый маленький и наглый, даже ладонь о ладонь потер.

Аэлло нервно махнула на наглых огневушек, пригрозив притушить, и принялась рассматривать ремешки на сандалиях.

Август продолжал:

– В городе только и разговоров, что о празднике горы и дне покровителя сына эпарха. Очень народ недовольный был тем, что эпарх детей собирает на праздник в самый черный день в году. День, который для многих стал когда-то днем траура. Что так, спрашиваю? Мне отвечают, что коренное население Цаца, спустившееся с гор, продолжает верить в мистическую силу горы, что дает ей богиня Маржана. И до недавнего времени продолжало жертвовать ей своих детей.

Аэлло поежилась.

– Люди верили, что замороженные дети становятся богами свиты Маржаны и помогают сдерживать огненную душу горы своим ледяным дыханием.