Он все шел и шел, и уже мерещилось, что теперь никогда не выйти, что он так и сгинет здесь, отделенный от мира лишь зыбкой стенкой. Однако, как нас учит наука, все имеет размеры и все конечно, даже Великая стена в Поднебесной. Завершался этот продолжительный лаз выводком несгораемых шкафов, за которыми была дверь, запертая изнутри на щеколду. Илья, вдоволь насладившийся зазеркальем, с облегчением шагнул за нее, и, щурясь от света, оказался на просторной площадке, с которой сбегала вниз широкая каменная лестница — такая же запущенная, в трещинах и потеках, как все вокруг.

Вероятно, лестница эта, ведущая во внутренний двор, раньше была парадной: кольца от испарившейся бесследно дорожки, обрубки резных перил, потолок с лепниной, на стенах — остатки цветной мозаики, изображавшей сцены древнегреческих мифов. Во всяком случае, Геракл с рахитичным летящим из кустов львом был узнаваем даже для дилетанта. Если представить себе, как это выглядело раньше… Странно было видеть такое расточительство, тем более в стенах учреждения, созданного оберегать прошлое для потомков, но — увы, увы…

Облик этого места разительно контрастировал с символикой диктатуры пролетариата, в чем, видно, и состояла причина ярого небрежения им и его упадка. Все здесь безмолвно кричало о том, что лишь недостойный невежда может подать к обеду белое сухое после красного полусладкого или не знать французского.

«Сколько ж мы потеряли вечного, пытаясь обрести новое», — философично посетовал Илья, разглядывая Геракловы распущенные вихры. Герой не обратил на него внимания, поглощенный ловлей коротколапого льва, у которого не было ни шанса.

Затем М. спустился вниз — до заколоченного досками выхода. Развернувшись, пройдя под изогнутым пролетом, «на удачу» толкнул массивную створу, которая нехотя поддалась, и оказался на пороге длинной двухсветной залы, от вида которой перехватывало дыхание.

Часть окон в ней были намертво забита фанерой, сквозь оставшиеся сочился тусклый окрашенный цветными стеклами свет, превращавший залу в подводный фантастический мир, заселенный неподвижными фигурами. От входа во все стороны и до противоположной стены пространство в ней занимали тесно расставленные фигуры. В иных местах между ними не осталось даже прохода — помещение явно не предназначалось для показа, а использовалось как скопище «старорежимного хлама», к которому, видно, относилось все, что успело накопить человечество. Пол, кроме узкой тропинки в центре, был густо покрыт пылью — ровеснице пещерной живописи.

Илья вошел, притворив за собою дверь, и медленно двинулся между разновеликих статуй, озираясь как турист в джунглях. Дальние, тронутые основательно паутиной, терялись за пьедесталами, головами и торсами ближайших, за ветвями их рук, мечей и простертых жезлов. Богиня в шлеме взирала с укоризной на возню обнаженных борцов, сцепившихся в каком-то интимном действе; вепрь хватал за бедро свирепого мужика с копьем; пастушок, подмигивая крестьянке, играл на обломанной свирели с явным расчетом на поцелуй… Целый мир был втиснут в эту заброшенную галерею, и всяк вошедший невольно становился ее частью.