Афанасий Никитович собрал остатки терпения и сквозь зубы процедил, не глядя на свою спутницу:

— Сигары, — втайне пожелав директору подавиться дымом.

— Вы вот говорите: «сигары», а сами имеете такой вид, будто желаете Василию Степанычу подавиться, — не в бровь, а в глаз резанула дама. — Держите! Касса там. Ковбой… — и протянула ему коробку.

Совершенно подавленный Кудапов поплелся платить за подарок из общих фондов.

Напрасно М. беспокоился, что его узнают бывшие сослуживцы. Они, углом обогнув прилавки, вынырнули из толпы перед ним, оба на разный лад глянули в упор, а Кудапов даже наступил на ногу, буркнув на ходу извинения, однако признаков знакомства не обнаружили.

Великолепная Лужана Евгеньевна вышла из гастронома первой, вздернув носик, и уселась в служебный автомобиль директора. Вскоре за ней, отлепившись от кассы с упакованной в фольгу коробкой, выбрался сконфуженный завотделом.

Потолкавшись еще немного, купив менее, чем рассчитывал, и потратив втрое, М. в сумерках вернулся в квартиру, разулся, не сняв пальто, и бросил на пол пакет с продуктами. Аппетит совершенно испарился. Что-то такое заволокло сердце, от чего хотелось спрятаться в темноте, раствориться в ней и родиться позже кем-то другим — в отличном времени, месте, с иной судьбой.

На столе лежал все тот же «Декамерон» пятнадцатого века издания, стоивший больше, чем многоэтажка напротив — продать который все равно было некому, и который он листал, листал последние дни, но так и не прошел дальше седьмой новеллы, в коей Бергамино бичует скупость. Девятая, где король «из бесхребетного превращается в решительного», была куда уместнее в этот вечер, но только М. не открыл книгу, а лег в дальней комнате на диван и долго смотрел в крестовину темнеющего окна, не засыпая и не бодрствуя. Его рассудок сковал лед, и лед этот не был частью пейзажа, ограниченной трафаретом, но, древнейший любого из языков, был стихией, которой поклонялись, принося жертвы, от которой не спастись бегством.

После приключения в Нескучном Саду Нишикори отменил свою рекреацию, вернулся в «Метрополь» и снова засел за Лотос. Теперь уже он искал двоих, возмущающих ткань миров самым непростительным образом — «норами» между ними и путешествиями во времени.

Такие преступления следовало пресечь любым способом, включая полное истребление индивида без права перерождения даже в форме больной улитки. В случае высокого снисхождения, им обоим будет позволено стать зеленой водорослью в каком-нибудь отдаленном болоте Англии, что с кармической точки зрения является эквивалентом максимального отстоя. Вообще было замечено (и пока не объяснено), что на великом острове эволюция происходит медленнее всего — даже у пучеглазого рачка в Антарктиде больше шансов продвинуться вверх по лестнице жизни, чем у клерка в английском банке.