— Кара-а-а!!! — заорал теперь и он, сливаясь с общим криком, ничем не выделяясь больше среди других.
Она споткнулась на качающейся палубе, ушибла коленку, вскочила, побежала дальше — и увидела Кудрю, скулящую, поджавшую переднюю лапу, с которой капала кровь.
Дядька в дождевике размахивал пистолетом — да, пистолетом, у всех мальчишек в питомнике такие были — и что-то неслышное кричал, и боялся еще больше, чем раньше. Внезапно он оказался очень близко, так, что Карина услышала шелест клеенчатых складок, но все равно не уловила голоса, хотя он вопил, не переставая. Удивленно подняла голову навстречу большим перепуганным глазам — и взмыла в воздух в его руках.
Она даже успела подумать, что это такая игра.
Стало тихо.
— Поворачиваем!!! — кричал он хрипло, наверное, все то же самое, но теперь его было слышно. — Поворачиваем и пристаем к берегу за маяком, слышите, вы!.. — он прибавил несколько злых непонятных слов. — Живо, я сказал!!!
Карина посмотрела вниз и увидела зеленые, мечущиеся волны. И бездонную холодную глубину под ними.
— Все равно всем капец, — сказал кто-то совершенно спокойно.
И снова все вокруг зароптали, зашумели, и дядьку, державшего Карину на руках над бортом, опять перестало быть слышно. Напрягая сорванный голос, он повернулся в сторону палубы, и в этот момент ему под ноги бросилась трехлапая Кудря — и прыгнула, и он дернулся, выпуская Карину из рук; падая, она ударилась головой о борт, и вместе с болью в висках взорвался выстрел…
…Папа нес ее куда-то, вжимая в себя, паром ходил ходуном, а у людей не было лиц. И чуть-чуть высвободившись, подняв голову над папиным плечом, Карина увидела, как вдалеке какие-то дядьки раскачивают и выбрасывают за борт что-то большое и рыжее…
Она рванулась, и папа потерял равновесие, они на секунду покатились по палубе, а затем он очень быстро поднял Карину, поставил на ноги и, присев на корточки, заглянул ей в глаза:
— Что?!!
Он ничего не понимал, и было уже не важно. Карина спросила только:
— Зачем ты все это выдумал?
Обрушивается дождь, и становится намного легче.
Под лупящей тяжестью капель капюшон дождевика сползает на глаза, и мутное полиэтиленовое забрало заливает сплошными потоками воды. Михаил шагает почти наугад, ориентируясь по смутным силуэтам темных спин впереди. Он уже не представляет, кто это — но впереди всегда идут те, кто знает, куда идти. Можно ни о чем не думать и ничего не решать — только придерживаться передней спины.
Кажется, они еще не вышли с территории пансионата; строго говоря, он не уверен даже в этом. Внизу, на тесном пятачке обзора под ногами, в пузырящихся лужах мокнут желтые листья, перемешанные с черной грязью подошвами впереди идущих. Но попадаются и неровные края плит, а значит, это скорее всего дорожка парка. Впрочем, какая разница?