Они остановились в дикой, неухоженной части парка, мокрые кусты сплошными зарослями наступают со всех сторон на дорожку, которая бессмысленно упирается прямо в решетку. Правда, и решетка, вернее, сетка-рабица, оплетенная жухлыми стеблями вьюнка, здесь проржавела и покосилась, между двумя ее соседними пролетами зияет треугольная прореха. Кто-то из них нашел ее заранее. Писатель?

— Это здесь, — говорит он таким голосом, будто выступает в аудитории. — Граница пансионата.

Мелкий и назойливый теперь, как насекомое, дождь скрадывает торжественность момента. Михаил переступает на месте, с чавканьем выдергивая подошвы из жирной грязи. В просвете между ветками проглядывает море, серое, никакое. Набережной отсюда не видно. Почему, кстати, было не пойти по набережной, ведь тот парень, студент, пропал там? Впрочем, ему, Михаилу, наплевать. Это ни разу не его дело.

— Мы не знаем, что там дальше, — продолжает писатель. — Лично я склоняюсь к мысли, что ничего особенно страшного, и надеюсь, что наши предосторожности окажутся чрезмерными. Однако точно я не знаю. И не знает никто.

— Японец склонялся к другой мысли, — бормочет кто-то над ухом у Михаила.

Тот поворачивает голову навстречу немолодому мужчине, перевязанному крест-накрест женской шалью. Кажется, это актер, Михаил забыл, если и знал, его имя.

— Японец и не пошел, — отзывается, если Михаил ничего не путает, сосед актера по номеру. — И, вероятно, правильно сделал.

— А мы с вами, получается, неправильно?

Неправильно, соглашается про себя Михаил. Но иначе было нельзя. Иначе мы утратили бы право называться мужчинами. Возможно, у них, в Японии — как там назывался их самурайский кодекс? — оно по-другому. Но лично он как мужчина, при всех своих оправданных сомнениях и разумных доводах против — не мог не пойти.

Перестань, мысленно одергивает он себя. Ты просто обрадовался возможности сбыть с рук Карину. Наконец-то избавиться от ответственности, невыносимой, пригнувшей тебя к земле, расплющившей, словно гидравлический пресс, — и при этом не потерять лица ни перед собой, ни перед окружающими… ни, главное, перед ней. Если в ее глазах у тебя еще остались хоть какие-то абрисы лица.

Правда, теперь неважно даже это. И вот она, основная причина — почему ты здесь. Настоящий мужчина, кто бы сомневался.

— Мы тут и пролезем? — будто в насмешку, раздается женский, девичий даже голос. — Так давайте! Или чего-то ждем?

— Рыська, — укоризненно говорит высокий ролевик в красно-синем, от которого она, верный плотненький оруженосец, не отходит ни на шаг.