То, что в мечтах доставляло Бене истинную радость, на деле принесло лишь бледную тень того счастья, на которое он так рассчитывал. Накрахмаленный воротник шелковой рубашки неприятно тер шею, а новомодные штаны давили в промежности. Мягкая постель показалась Бене слишком уж мягкой, алкоголь – слишком уж крепким, еда – слишком изысканной, а все, с кем он успел перекинуться парой слов за завтраком, бесили своими жалкими, примитивными взглядами.

Чем старательнее Бенедикт пытался откопать труп своей прежней жизни, тем сильнее удивлялся тому, как вообще мог получать от нее удовольствие. Бесконечные приемы и встречи, пустые разговоры и не менее пустые интрижки, душевные терзания о новом наряде, когда собственный шкаф и так напоминал склад забытых костюмов. Даже самая главная надежда и цель не оправдала его ожиданий.

Первый бой был лишь разминкой… затравкой для требовательного зрителя. Однако именно он подарил Бене больше всего эмоций. Бродяга радовался каждому тумаку, который получал Иворн, и негодовал вместе со всеми, когда Каменный Кулак получал в ответ. Бенедикт свистел и возмущался, когда сыщику пришлось расправиться со своим противником. Он даже перекинулся с кем-то парой жарких фраз по этому поводу. А затем все снова переменилось.

Второй бой выдался куда жестче и зрелищнее первого. Иворна гоняли по песку, словно шелудивого пса. Его избивали, медленно и методично, чтобы позволить публике насладиться процессом. И первые минуты схватки Бенедикт действительно наслаждался зрелищем. Все, к чему он стремился… все, что он планировал сделать с Иворном, теперь воплощалось в жизнь прямо перед его глазами. Это ли не истинное блаженство? Что ж, видимо, нет.

Чем дольше Бенедикт наблюдал за экзекуцией, тем сильнее ощущал пустоту в груди. Сжимая перила до боли в пальцах, он изо всех сил старался сохранить первоначальный восторг. Он кричал, поддерживая бойцов, улюлюкал вместе с толпой, швырял вниз все, до чего могли дотянуться его тощие руки. Однако, что бы он ни делал, радость утекала из него, словно песок сквозь пальцы.

Финальную и самую кровавую часть боя Бенедикт досматривал почти без единой эмоции, словно наблюдал за возней муравьев на песке. Холодная, всепоглощающая пустота в душе проглатывала все, что он ни пытался ей скормить. Только лишь злость оставалась верна ему все это время. Злость на самого себя.

Бенедикт тяжело опустился на стул и, опрокинув очередную стопку, с ненавистью обвел взглядом гостей. Судья всемогущий, какими же никчемными и жалкими казались ему все эти люди! Разодетые, обвешанные побрякушками, такие важные в своих крохотных мирках. На мгновенье Бене представил себя среди них, и ему стало тошно.