– Нож, – попросила она. – Дай мне… нож…

Из-за слишком тяжелых ран мама не могла дотянуться сама. Уилл выполнил просьбу. Она коснулась окровавленными пальцами щеки сына и подалась вперёд, ближе к нему, точно хотела прошептать последние слова благословения…

…а потом резанула ножом ему по горлу.

Уилл успел заслониться, и это спасло его – лезвие вонзилось в ладонь, а не в шею, как гвоздь в дерево. Последний крик матери был полон отчаяния. Выпустив оружие, она стиснула горло сына, пытаясь задушить. Уилл пытался разжать, оттолкнуть её пальцы, с ужасом думая, что сражался с каким-то призраком, воплощённым кошмаром. Что в свои последние мгновения мама лишилась разума и приняла сына за одного из нападавших.

– Это же я! – хрипел Уилл. – Мама, это я!

Он сражался инстинктивно, как загнанный зверь, в надежде, что сейчас мама узнает его и отпустит.

Да, она узнала его – именно потому и пыталась убить.

Уилл сумел оттолкнуть мать, отполз в сторону, хватая ртом воздух и прижимая окровавленную руку к груди. Затем в ужасе посмотрел на лежавшую в грязи женщину. У неё уже едва хватало сил пошевелиться, не то что преследовать жертву.

– Не нужно мне было воспитывать тебя… нужно было убить сразу, – прохрипела Элеонора Кемпен. Кровь струилась по её губам, заливая шею и платье. – Ты не мой сын. Ты не то дитя, которое мне пришлось отдать.